В разгаре лета
Шрифт:
И тут, как по заклятию, появился Поомпуу с граблями на спине, словно его интересовал только сенокос.
Без всяких вступлений он начал рассказывать, что творится в деревне.
– В волостном исполкоме уже сидит Вахтрамяэ, - деловито доложил он. У него и еще у шести-семи красных - винтовки. У Мяэ-Прийду и Кадака-Иоозепа, у нашего Расмана, у батрака Харьяса, у Трууверга, у Касси-Кольята и, кажется, у Леэтса. Поговаривают, будто Юулиусу Вахтрамяэ оставили в помощь и бойцов истребительного батальона, но думаю, это бабья болтовня. A мне...
Волостной
– Хутора жгли?
– спросил он с волнением,
Аоранд съязвил:
– У тебя на уме только твое добро! Если бы жгли, мы увидели бы зарево из-за болота.
– Какие там поджоги? Они не успели и обыскать-то хутора по-настоящему, - успокоил его Поомпуу.
– Порыскали вокруг исполкома, а дальше и носа не совали. К нам не заходили. А мне...
Волостной старшина опять его прервал:
– Так, значит, у моего батрака винтовка!
– Погоди, пускай Поомпуу расскажет, - утихомирил его Ойдекопп.
– Мне они больше не доверяют, - выложил наконец Поомпуу главную свою тревогу.
– И оружия не дали, и в исполком больше не вызывали.
Ойдекопп спросил: - Про Сакбаума знаешь что-нибудь?
– Про пастора? Нет, он и сам не приходил и не звонил.
Незнакомые имена не привлекали внимания Элиаса, только два коснулись его сознания. Вахтрамяэ был, по-видимому, тем милиционером, которого держали под арестом в амбаре, а Сакбаум - это, наверно, пастор, который во время пьянки сидел рядом с ним и в чем-то его убеждал. Элиас уже забыл разговоры Сакбаума, запомнились только длинные белые, как у пианиста, пальцы божьего пастыря.
– Сакбаум должен был на машине таллинских коммунистов поехать в Латвию, - объяснил Ойдекопп.
– Чтобы наладить непосредственный контакт с немецкими войсками.
– Не думаю, что это ему удалось, - решил Аоранд.
– На машине вообще рискованно. Каждый день меняют пропуска и пароли. Кого там схватили и расстреляли?
– Твоего дружка, - ответил Поомпуу.
– Твоего дружка и Йыерюут, а Альтпереского Сасся и Вийльберга увезли в Пярну.
Как и вчера вечером, коренастый бородач снова про" цедил:
– Палачи.
На этот раз Элиас ничего не возразил. Он, по сути, и не следил за разговором. Не в первый раз ему пришла в голову мысль, что Хелене должна уйти от мужа. Между сестрой и Роландом нет ничего общего. Чем дольше они проживут вместе, тем труднее ей будет. Сестра еще молодая, и тридцати нет, она могла жить куда счастливее. Элиас уже не считал, что ссора между сестрой и ее мужем - обычная супружеская грызня. Хелене начинает разбираться в Роланде все лучше. А Роланд в свою очередь все циничнее навязывает ей свою волю. Если сестра останется жить с ним, то в конце концов он совсем ее задавит. Быть угнетенным существом, утратившим достоинство, - такого Хелене не вынесет. Сейчас развод был бы еще безболезненным, а потом зсе может кончиться крахом.
– Труп Юло лежит на его хуторе в риге, - сообщил Поомпуу.
– Время теплое - нельзя медлить с похоронами. Больше никого
Аоранд сказал с презрением:
– А кого же вы могли найти? После первых же выстрелов все разбежались без оглядки.
– Жаль Юло, - сказал Ойдекопп.
– Чертовски жаль.
Злиас решил сходить посмотреть на Юло.
– Вахтрамяэ смелый парень, если он не уехал с истребительным батальоном, - перевел Ойдекопп разговор на другое.
– Не долго ему тут властвовать.
Харьяс оживился:
– Нельзя спускать глаз с милиционера, чтобы он не удрал.
Элиас не смог сдержаться:
– Какой же вы кровожадный!
Если бы Ойдекопп тут же не вмешался, началась бы ссора.
В конце концов Элиас остался на сеновале один. Ойдекопп, Аоранд со своим дружком, коренастым бородачом, и бывший волостной старшина Харьяс куда-то ушли, а куда, Элиас не стал спрашивать. Хуторяне разбежались по деревне раньше. Ойдекопп посоветовал Элиасу быть начеку, потому что Вахтрамяэ зевать не станет. Поомпуу уже подозревают, поэтому было бы разумнее выждать развития событий где-нибудь в другом месте. Конечно, Ойдекопп был тысячу раз прав, но Элиасу надоело слушаться чужих советов.
Хелене принесла ему поесть. Элиас почти не разговаривал с Роландом и ни о чем его не просил и поэтому удивился появлению сестры.
Та очень обрадовалась, увидев его.
– Я уже боялась самого худшего, - вырвалось у нее.
– Думала, ты погиб в этом бору. Потом мне сказали, что убит только Юло, что больше никого не нашли, и я прямо ожила. Я и за Роланда боялась, но за тебя - больше. Роланд сумел увильнуть, сидел во время перестрелки в кооперативе, а ты убежал куда-то с оружием.
Элиас, подумав с минуту, сказал:
– Оружие мне дал твой муж. Хелене испугалась:
– Откуда же он его взял? Ты не шутишь?
– Муженек твой не так-то уж увиливает, а ведет двойную игру. Как он меня отчитал, когда я не захотел брать у него оружие!
Сестра словно бы не решалась его понять. Лишь молча смотрела на него с испугом. Элиас устыдился своей резкой прямоты, догадавшись, что сестру с мужем связывает еще слишком многое.
– Нет, - покачала головой Хелене.
– Ты ошибаешься, Эндель. Он не ведет двойную игру, просто он не хочет навлекать на себя ничьей злобы.
Элиас почувствовал, что больше он все-таки не вправе играть с сестрой в прятки.
– В тот вечер, когда ты жаловалась, что не смеешь даже спрашивать у Роланда, где он бывает, он бегал к Ойдекоппу и к другим докладывать про сбор в исполкоме. Его тоже вызвали в исполком, но он предал своих товарищей.
Сестра, помолчав, прошептала:
– Зачем ты это говоришь? Что ты за человек, Эндель? Он дал тебе убежище, а ты говоришь о нем такое. Вини не его, а самого себя. Зачем было брать у него оружие? Может, он и в самом деле предал своих товарищей. Но разве сам ты не предатель? Оба вы одинаковы. Нет, Роланд лучше. Роланд велел принести тебе еды, а ты чернишь его.