В разгаре лета
Шрифт:
Наша задача - выбить немцев из леса и выйти к мызе Кивилоо. Упрямо и настойчиво продвигаемся вперед. Справа от нас ведут атаку остальные подразделения шестнадцатой дивизии. Коплимяэ сообщил мне утром, что мы приданы в помощь этой дивизии. Он про эти дела знает точно. Номер дивизии не имеет для меня никакого значения, но приятно сознавать, что рядом с нами действуют части Красной Армии, что мы не отступаем в суматохе, не бежим, как под Пярну, а воюем.
В голове не осталось ни одной мысли, кроме тех, что подсказывает обстановка. Утреннее возбуждение улеглось. Когда мы рассеялись по лесу, я занервничал. Особенно после
Сегодня опять убеждаюсь, что не умею обнаруживать огневых точек противника. Стреляю большей частью наугад. Только два раза углядел немцев. Метрах в пятидесяти от меня вскочил один солдат и, петляя за деревьями, пустился наутек. Я выстрелил вслед, но не попал. Другой был тяжело ранен, и я чуть не споткнулся об него. Он лежал под низкими кустами, и я заметил его лишь после того, как он шевельнулся. Я настолько этого не ожидал, что испугался и отскочил назад. Чуть не убил его с перепугу. К счастью, я успел увидеть лужу крови рядом с ним и его светлые глаза, с ужасом уставившиеся на меня. Я оставил его и поспешил дальше. Мелькнула, правда, мысль: не помочь ли, но я не стал задерживаться. Успокоил себя тем, что за мной продвигаются другие, в том числе и санитары. Нам всегда удается чем-нибудь успокоить свою совесть. Кто-то вдруг кричит над самым ухом, что один из немцев залез на дерево, и тычет куда-то рукой, но я не сразу соображаю, о каком дереве идет речь. А Коплимяэ вскидывает карабин. Раздается сразу несколько выстрелов - Ильмар тоже пальнул. В листве послышался треск. Я увидел тело, которое, цепляясь за ветви, падало головой вниз, пока не грохнулось оземь.
Первым подбегает к сбитому Коплимяэ,
– Готов, - говорит он безучастно.
Протягивает мне карабин и проворно взбирается на ель. Слежу за ним взглядом и, обнаружив повисший на ветвях автомат, соображаю наконец, отчего мой друг так торопится.
Ильмар быстро спускается вниз, чуть ли не наступает на труп, но почти не замечает этого и, сияя, как мальчишка, сразу направляется вперед, пощелкивая на ходу замком своего трофея.
Мне вспоминается наша поездка по утреннему Таллину, наш тогдашний спор. "Хорошо, что не пришлось ей врать". Так он именно и сказал. Помню, я еще ожесточился на Ильмара за его радость по поводу того, что он никого не убивал. Сегодня он выстрелил в "кукушку", не медля ни секунды: может быть, пуля из его карабина и убила немца. А он углубляется все дальше в лес, будто ничего не случилось.
Странно, насколько мы остаемся равнодушными при виде вражеских трупов. Будто это вовсе не люди. Наверно, на войне так и должно быть. Но что, если мы начнем привыкать и к смерти товарищей? Разве это не ужасно? Не заразил ли нас уже фашизм своим гнилостным смрадом?
Нет, нет, нет! Мы не смеем привыкать к смерти, ведь мы защищаем жизнь. Ты была права, сестра, Ильмара! Мы должны убивать - иначе нельзя, но души наши не должны очерстветь из-за этой ужасной человеконенавистнической неизбежности.
Лес редеет. Мы вырываемся на край поля. Враг словно под землю провалился. Неужели нам
Переводим на опушке дух.
Перед нами просторные поля, окаймляющие полукругом мызу Кивилоо. Самого имения не видно, оно прячется за густой листвой деревьев: за липами, кленами или каштанами, - в парках вокруг имений растут большей частью эти породы. Так что мне лишь остается догадываться о том, что перед нами мыза Кивилоо. Постепенно начинаю различать за деревьями глыбы зданий, вижу большое тяжелое строение из гранита на самой границе между полем и парком.
Справа, в нескольких стах метрах от нас, к поместью тянется почти по прямой шоссе, переходящее посреди поля в аллею. По левую руку равнина спускается под уклон, и у меня такое впечатление, что там, в лощине, должна протекать речка.
Посреди поля лежит большой валун размерами с бедняцкую хибарку.
С удовольствием полюбовался бы отсюда, с опушки, на эти простирающиеся поля, на купы деревьев вокруг строений поместья, на темнеющий вдали лес, на шоссе, на ложбину, на валун - словом, на все, что вижу. Только времени нет. Мы продолжаем наступать.
Выкатываемся из леса в поле и движемся напрямик к мызе. Шагов двадцать пробегаем без помех. Потом начинают шлепаться мины. Все чаще и чаще. Залегаем на миг и тут же вскакиваем снова. Бухает почти непрерывно, воздух пронизан визгом осколков, поле перед нами как бы клокочет. Спереди, сзади, с боков - словом, повсюду вздымаются фонтаны земли, осыпающей наши головы и спины. Меня охватывает вдруг чувство отчаянной беспомощности, начинает казаться, что нам вовеки не сдвинуться ни вперед, ни назад с этого поля ячменя или овса, - пес их разберет, эти злаки.
Скорее от страха, чем от чего другого, поднимаюсь в полный рост и бегу во весь дух. Добежав до валуна, ложусь. Дьявольски надежная глыба - душу окатывает волной облегчения.
К валуну сбегаются и другие - нас тут становится, пожалуй, слишком много. Понимаю, что задерживаться нельзя, не то мы привлечем внимание немцев.
Первым поднимается Коплимяэ. Потом - другой. А за ними и я выскакиваю из-за камня. Глаза жадно выискивают впадинку или бугорок, любое спасительное укрытие. Но поле отвратительно гладкое, хотя лежа и можно кое-как притаиться в густом ячмене. Падаю где придется, потом бегу опять.
Огонь автоматов становится таким плотным, что и голову не подымешь. От того места, где нас прижали, до имения - метров сто - двести.
Передо мной лежат двое, шагах в десяти - Коплимяэ, а дальше - еще кто-то, кого я не могу узнать со спины.
Над головой свистят пули автоматов - очередь за очередью, свистят пронзительно, как удары кнута, злобно взвизгивают и обдают меня всего жаром.
Пробираюсь дальше ползком, подняться невозможно. Но только я зашевелился, как земля вокруг начала взвихряться.
Что есть силы вжимаюсь в землю. Стискиваю голову руками и жду. Выжидаю подходящего момента. Ничего больше не остается.
Время словно бы останавливается.
А если вскочить и кинуться вперед? Вдруг обойдется? Рассудок подсказывает, что не обойдется. Вскочить - значит наверняка погибнуть.
Что же делать?
Самочувствие - хуже некуда. Когда я сидел в амбаре в Вали, оптимизма у меня было в тысячу раз больше. Да и в Аудру я не терял надежды. Тогда я словно бы не замечал пуль, а сейчас боюсь их.