В ролях
Шрифт:
Она пыталась сопротивляться, шептала: «Не надо, не надо», но все это звучало как-то неубедительно, игрушечно, она ведь не знала ни имени, ни отчества, не к кому было обращаться, не у кого просить пощады.
Потом они пили на кухне чай с малиновым вареньем и баранками, и Яхонтов ласково трепал Любочку по голому колену, неразборчиво шептал что-то ласковое и утешительное, а она все стеснялась спросить, как его зовут. Полотенце сползало, оголяя грудь, непослушные волосы никак не сохли, за окном спускались синие сумерки, в форточку без всякого любопытства заглядывала круглая желтая луна. Возвращаться на съемную квартиру было уже поздно и страшно.
Глава 15
Любочка
Поначалу она думала, что теперь поступление у нее в кармане, но тут Яхонтов ничем ей помочь не смог, как ни старался, и они едва не расстались после первой случайной близости. Любочка сгоряча вернулась на съемную квартиру, стала паковать вещи, но потом поуспокоилась, одумалась и на следующий день покорно поджидала на скамеечке около подъезда.
С этого дня они зажили душа в душу. Не обманул Аркадий – и на работу пристроил, костюмером в драмтеатр, и жильем обеспечил. Он занимался с Любочкой. В больших светлых комнатах, в кухне на столе, в коридоре и даже в ванной под душем – так часто, насколько хватало его слабеющего мужского потенциала.
Сначала Любочка боялась, что Гербер приедет в отпуск и обман раскроется, но все очень удачно сложилось – Герой Берлина отписал в Выезжий Лог, что нашел подработку до конца лета.
В общем, все устроилось без всяких усилий с Любочкиной стороны. Раз в неделю она навещала зловредную тетку, которой перепоручила за символическую плату свою переписку, забирала толстые конверты с поучительными письмами от мамы и квитанции на перевод, а в остальное время со всех молодых сил наслаждалась цивилизацией.
В театральном обществе Любочку приняли благосклонно и с пониманием. Многие даже завидовали Яхонтову, что отхватил столь лакомый кусочек. Семенцов, узнав о новой связи друга, только усмехнулся: «И ведь не скажешь, что седина в бороду – бес в ребро, вечно у тебя в ребре этот бес сидел, сколько тебя помню».
На новой работе Любочку тоже хорошо встретили. Поначалу, конечно, смотрели косо – факт замужества утаить от отдела кадров было невозможно. Но Любочка всем объясняла, что муж бросил ее одну с ребенком и уехал в неизвестном направлении, алиментов даже не платит, и бывала она в этот момент так неподдельно печальна, так хороша и обаятельна, что коллеги ей верили.
Этот союз ничем не был омрачен. Ну или почти ничем.
После Нового года Любочка отправилась в Выезжий Лог, как бы на каникулы. Она везла мешок забавных театральных баек для родителей, а для маленького Илюши – машинки, раскраски и конструкторы, упакованные в блестящую папиросную бумагу, и чувствовала себя доброй феей из сказки, которая спускается на облаке и делает детей счастливыми взмахом волшебной палочки. Любочка предвкушала счастливую и шумную встречу с сыном. Но вот шагнула в сени, и из кухонного света, из тепла вышел ей навстречу подросший и пополневший Илюша. Он сделал шажок, другой, остановился, повернул было назад. Потом стал пристально и серьезно смотреть на нее, присевшую перед ним на корточки и распахнувшую руки для объятий, и недоверчиво спросил:
– Тетя, ты… мама?
Потом Любочка долго и надрывно рыдала, крепко прижимая сына к себе и перепугав его вконец, собиралась пойти и рассказать все матери, и снова рыдала, и целовала в стриженый затылок, и боялась родительского гнева, и собиралась забрать мальчика с собой в Иркутск, вон какая у Аркадия квартира, неужели откажет, – но усталость взяла свое, Любочка успокоилась, утихла, а на следующий день Илюшенька совсем к ней привык, и все пошло по-старому.
Яхонтову сначала даже нравилось, что Любочка замужем. Это ему льстило. Еще бы, такая женщина, а молодого бросила и живет с ним, со стариком. Боялся только, что по весне Любочка опять в училище поступать запросится. Но прошла весна, наступило лето. Любочка про поступление не вспоминала. Она и так была счастлива.
Глава 16
Герою Берлина не спалось. Он с величайшим трудом опустил вагонное окно и подставил лицо холодному ночному ветру, а мимо летели редкие железнодорожные огни, черные облака горой стояли у горизонта, гремели неугомонные колеса. Мысли у Героя были вовсе не героические – он ехал разводиться.
Когда ему сообщили о «поступлении» Любочки в театральное училище, он почувствовал не радость, не удивление, а ревность и досаду. Теперь, по разумению Гербера, у Любочки должна была начаться иная жизнь, полная блеска и событий. Других мужчин наконец. Герой Берлина ни минуты не сомневался, что в училище Любочку приняли с распростертыми объятиями. Она вечно кого-то изображала, актерство было ее второй натурой, к тому же – такая красавица. Образ покорной наскучавшейся жены, поджидающей на ветхом крылечке, рассеялся.
Сначала он порывался лететь в Иркутск, спасать семью и вызволять Любочку. В порыве максимализма собирался даже везти ее с собой на Север, да побоялся по зрелом размышлении – и он ведь был не безгрешен. Хозяйка, пригревшая одинокого командировочного, была, конечно, добрая женщина, но уж не до такой степени, чтобы без скандала стерпеть при сожителе его законную половину. И тогда, по-мужски перебесившись и перестрадав, он поступил так, как привык поступать в затруднительных случаях, – махнул на все рукой и пустил на самотек.
Жене исправно слал на новый адрес вежливо-нейтральные письма, взамен получал коротенькие торопливые ответы, путаные и восторженные, а от тещи – редкие фотографии Илюшеньки, который с возрастом все больше темнел волосом и все меньше походил на отца. В остальном жил, как жилось, хозяйку свою вниманием не обходил, но и не слишком усердствовал. Ревностно следил, чтобы, не дай бог, не забеременела. Однако у женщин свои хитрости, у тех, особенно, чья молодость уже промчалась мимо, как товарный состав, и только последний вагон еще хвостик показывает. Хозяйке было тридцать шесть, она решила: сейчас или никогда, и, пожалуйста, ждала теперь ребенка. Вот и ехал разводиться. И понятия не имел, что скажет Любочке.
А Любочка за прошедшие три года превратилась в светскую даму. Стала она теперь называть себя не Обухова, а Обухва (ей казалось, что это на французский манер) и волосы укладывала в высокий гладкий пучок – для солидности. Ни одна вечеринка или выставка, ни один закрытый просмотр без нее не обходились.
Замужество Любочку не особенно тяготило. Только иногда, засыпая, она мечтала, что вот, придет с севера письмо: «Ваш муж, Обухов Гербер Борисович, геройски погиб при исполнении обязанностей…» Каких обязанностей? Да какая разница?! Просто обязанностей. Она бы тогда очень плакала и надела бы траур, а все бы ей сочувствовали. А потом вышла бы замуж за Яхонтова, забрала бы Илюшеньку в город и выпросила наконец новую каракулевую шубу, про которую сказать стеснялась. Письмо, строгое и лаконичное, представлялось Любочке почему-то в виде обтрепанного военного треугольника.