В садах чудес
Шрифт:
— Мария расстроена. У девочки явно были галлюцинации, она видела в море каких-то странных существ и утверждает, что они разговаривали с ней. Мы очень опасаемся: вдруг это первые признаки душевной болезни… И тот обморок в церкви…
— По-моему, вы преувеличиваете! Мари просто очень впечатлительна. Ребенок впервые увидел море, эту живую водную поверхность. У девочки разыгралось воображение, и, как многие дети, она не видит разницы, не проводит границы между своей фантазией и реальностью.
— Ты действительно так думаешь, Габриэль? — Он пытливо посмотрел на нее.
— Я убеждена! — В эту минуту Габриэль и вправду говорила убежденно и верила своим словам.
Филипп с благодарностью пожал ей руку.
Но, оставшись наедине со своим дневником, Габриэль утратила прежнюю уверенность.
«Со всеми нами происходит что-то странное, чему не подобрать названия, — записывала она. — Порою мне кажется, что каждый из нас мог бы многое рассказать. И, возможно, эти признания прояснили бы происходящее. Но какая-то неуверенность сдерживает нас. В сущности, все мы боимся, что наши возможные взаимные признания нарушат привычную картину обыденного мира, в котором мы существуем!»
Вслед за этой записью следовали рассуждения Габриэль о религии. Далее она записала, что даже на исповеди трудно многое сказать о себе.
Поль снова отложил дневник. Все это было так похоже на то, что сейчас происходит с ним и с его семьей! Да, кажется, необходим откровенный разговор! Но ведь такие попытки были. Катрин пыталась что-то рассказать. Бедняга Дени собирался сделать какое-то признание. А если он сам попробует сказать Анне… Сам!.. Поль снова потянулся за альбомом.
Семейство Филиппа Л. прибыло в Грецию, и вскоре забылись все тревоги, все страхи и предчувствия. Очарование земли, на которой некогда возникла одна из величайших цивилизаций, захватило всех! Даже Мария немного развеселилась.
Целыми днями бродили они по окрестностям Афин, любуясь колоннами, статуями.
У поросшей травой тропинки дети заметили каменную плиту с выбитыми на ней надписями и принялись громко звать родителей.
— О, — воскликнул Филипп, — а ведь это жертвенник Гекаты! — Он нагнулся, разбирая почти совсем стершиеся буквы. — Здесь ночами молились ей и приносили жертвы!
Габриэль показалось, что вокруг воцарилась странная тишина, и голос Филиппа звучит необычайно громко. Это длилось какое-то мгновение, затем тишина прервалась стрекотом цикад, шумом шагов.
— Уйдем отсюда! — попросила Мария.
В отеле она напомнила мужу о том, что пора съездить в ее родную деревню. Филипп, разумеется, поддержал ее намерение.
Они двигались целой кавалькадой. Филипп не мог отказать себе в удовольствии надеть местный костюм, как когда-то в юности. Мария и Габриэль были в нарядных амазонках. Они наняли пятерых местных жителей, двое из которых несли носилки. В носилках сидели дети. Мальчику очень хотелось ехать верхом, но родители не позволяли ему.
Все были в прекрасном настроении, шутили, с наслаждением дышали чистым горным воздухом.
Со дня отъезда Филиппа и Марии из ее родной деревни прошло почти десять лет. Но время, казалось, не имело власти над этим уголком древней земли. Филипп увидел все те же обычаи, те же дома, пасущихся коз; женщин, прядущих на ходу свою пряжу.
Они остановились в доме сельского старосты. Мария сразу поняла, что ее не могут узнать, и шепотом попросила Филиппа не раскрывать бывшим односельчанам, кто она такая. Филипп улыбнулся этой женской причуде и, разумеется, пообещал жене не раскрывать ее инкогнито. Никто не узнал и его.
Несколько дней они бродили по окрестностям, наслаждались парным молоком, вкусными овощами и фруктами, всеми прелестями мирного сельского бытия. Но Габриэль заметила, что Марию тревожат какие-то мучительные раздумья. Габриэль совсем было решилась сказать о своем наблюдении Филиппу, но затем передумала. В конце концов, это будет напоминать какое-то доносительство!
Филипп выбрал время и навестил старое кладбище. И здесь все осталось по-прежнему — древние плиты, полустершиеся надписи, цикады в густой траве…
В деревню Филипп вернулся к обеду. Ему попался сын старосты. Юноша пожаловался на то, что нигде не может найти дворовую собаку.
— Ума не приложу, куда подевалась! А ведь нынешней ночью полнолуние!
— И что же? — спросил Филипп, хотя уже все понял.
— Да есть тут у нас обычай: если, мол, в полнолуние прирезать собаку на старом кладбище, явится душа мертвеца! Уж сколько священник уговаривал не делать этого, а все находятся такие отчаянные, и все больше бабы! И ведь не боятся! Я бы ни за что не пошел на старое кладбище в полнолуние! Эх, как бы не прикончили нашу псину нынче ночью!
«Мария!» — подумалось Филиппу.
За обедом Мария была необычайно весела и приветлива. А после обеда предложила сварить кофе. Обычно кофе варила сама хозяйка. В ответ на предложение жены Филипп кивнул. Но Габриэль ощущала какую-то непонятную тревогу и принялась искоса наблюдать за Марией.
Мария подлила в две чашки жидкость из пузырька.
Ароматный дымящийся кофе явился на подносе. Филипп немедленно прихлебнул. Габриэль осторожно принюхалась. От горячего темного напитка исходил запах макового отвара.
«Она хочет нас усыпить, меня и Филиппа! Но зачем?»
— Какой горячий! — Габриэль взяла чашку и снова поставила на поднос. — Пусть остынет!
Габриэль лихорадочно пыталась сообразить. Филипп углубился в газету, привезенную старостой из ближайшего городка. Мария была напряжена.
— Мари! — воскликнула Габриэль и бросилась к двери, схватила на руки малышку. — Нельзя, моя маленькая, нельзя выбегать во двор. Там отвязалась собака. — Габриэль обернулась к Филиппу и Марии, чтобы сказать им о пропаже хозяйского пса, и как бы случайно задела локтем свою чашку. Чашка опрокинулась, кофе разлился, начались обычные в таких случаях охи, ахи, возгласы, извинения… Другой кофе для Габриэль Мария не приготовила. У Марии был вид человека, окончательно на что-то решившегося и махнувшего рукой на некоторые меры предосторожности.