В садах чудес
Шрифт:
Ночью яркий лунный диск осветил все. Габриэль не спала, чутко прислушиваясь. Она встала, тихо оделась. Она была уверена в том, что Мария что-то хочет предпринять.
Шаги. Мария!
Мария вышла во двор. На руках она держала спящую девочку. Габриэль прокралась следом.
Мария спешила. Если бы не луна, Габриэль просто не могла бы поспеть за своей хозяйкой-подругой.
Ночь была тихая. Габриэль поняла, что они направляются к старому кладбищу.
Они вышли на дорогу. Мария свернула в придорожную рощицу. Под одним из деревьев лежало что-то темное. Это оказалась собака старосты.
У Габриэль тревожно колотилось сердце. Она остановилась поодаль, в тени деревьев.
Мария бережно уложила спящего ребенка в траву. Ввела собаку на могильную плиту. Что-то блеснуло. Нож! Габриэль увидела, как хлынула кровь. Лапы несчастного пса судорожно вытянулись. Мария прижала к груди ребенка, который так и не проснулся. Габриэль пришло в голову, что Мария и девочку поила снотворным питьем. Много лет прожила она рядом с этой женщиной, была ее наперсницей, но теперь Мария казалась такой чуждой и пугающей!
С ребенком на руках Мария опустилась на колени. Что-то произнесла тихим голосом. Чуть поодаль заклубился в ярком лунном свете туман. Медленно свиваясь, он принял очертания смутной женской фигуры. Фигура виделась все ясней. Габриэль отчетливо различала изможденную женщину в местной одежде, черты лица ее выражали отчаяние, она ломала руки.
— Мама! — проговорила Мария на своем родном языке.
Раздался тихий, слабый, тонкий, как паутинка, голос. Фигура заговорила. Это звучание совершенно потустороннего голоса произвело на Габриэль пугающее впечатление. Она не так хорошо понимала греческий язык, но одно выражение повторялось часто в речи призрака — «злой дух»! Тонкая прозрачная рука простерлась и указала на ребенка, снова прозвучало это «злой дух»! Мария страдальчески вскрикнула. Фигура снова растеклась туманом и совсем исчезла.
Мария вскочила и бросилась бежать. Габриэль почувствовала, что должно произойти что-то ужасное. Она побежала следом. Стала звать: «Мария! Остановись!» Мария оглянулась, явно узнала ее и побежала еще быстрее. Габриэль не отставала. Но догнать бегущую ей не удалось. Мария легко взбежала на высокий берег реки и бросилась в воду. Габриэль не смогла удержаться от криков ужаса. На ее глазах быстрое течение уносило женщину и ребенка. Габриэль упала ничком на холодную землю и отчаянно зарыдала.
Наплакавшись, она хотела было приподняться, но потеряла сознание.
Когда Габриэль очнулась, должно быть, близился рассвет. Она поднялась и побрела назад в деревню. Тихо скользнула в свою комнату, разделась и погрузилась в тяжкий сон.
Ее пробудила суматоха во дворе, голоса людей.
На могильной плите нашли труп несчастной собаки. Филипп не находил себе места. Он сразу связал жертвоприношение на старом кладбище и исчезновение Марии и ребенка.
Габриэль так и не решилась сказать Филиппу о том, что видела ночью. Филипп ушел к себе. Кажется, он не хотел, чтобы заметили его тревогу. Жена старосты приготовила завтрак, удивляясь, почему Мария и ребенок не возвращаются; она думала, что они, как обычно, гуляют по окрестностям.
Днем тело Марии нашли женщины из соседней деревни, расположенной ниже по течению реки. Они спустились к реке стирать белье и увидели прибитую к берегу утопленницу. Ребенка с ней не было, хотя руки судорожно сжимали накидку, в которую ребенок был завернут. Обычно Мария брала с собой эту накидку, когда прогуливалась с детьми, и заворачивала девочку в эту накидку. Это была голубоватая старинная накидка — семейная реликвия Филиппа. Странно, но ткань, казалось, нисколько не пострадала от воды. Местные жители говорили, что ребенка, должно быть, унесло сильным течением в море.
Когда труп Марии привезли в ее родную деревню, односельчане вдруг сразу узнали ее. Но странное молчание окружило утопленницу. Люди хмурились, женщины отворачивались. Марию похоронили быстро, чуть ли не наспех, рядом с могилой ее матери. На Филиппа и его сына было больно смотреть.
Габриэль чувствовала, что никогда не расскажет Филиппу о происшедшем. Она покинула семью Л. Теперь у нее имелись небольшие сбережения, и она вернулась в свой родной город, где повела скромное существование одинокой набожной старой девы. Родители ее давно умерли. Сестры вышли замуж. Изредка ее навещали племянники. Она переписывалась с Филиппом и его сыном. Мальчик рос, учился, превращался в славного умного юношу. Спустя некоторое время Филипп женился на уже не очень молодой, но состоятельной даме, вдове. Это была женщина доброжелательная. Однажды Габриэль навестила семью Л. в Париже. Детей у Филиппа больше не было.
Из последних записей Габриэль Поль узнал, что к ней приезжала его мать, которая вначале понравилась Габриэль, затем показалась взбалмошной и вздорной. О своем разговоре с молодой женщиной Габриэль писала как-то глухо. Вероятно, она что-то доверила ей и после сожалела об этом.
«Бедная мама! — подумал Поль. — Быть может, ее вздорность, истеричность были всего лишь некоей формой приспособления ко всему тому странному, что содержится в истории нашей семьи!»
Поль снова задумчиво перелистал плотные листы дневника. Итак, он должен рассказать Анне о том давнем происшествии, о том, что случилось с ним самим… Но, в сущности, о чем? О чем говорит дневник этой женщины? Что подтверждают ее записи? В роду Л., несомненно, гнездится психическое заболевание. Бабушка так и осталась до самого трагического конца своей жизни экспансивной дикаркой из экзотической деревни. А странно, отец никогда не рассказывал ему о своей маленькой сестре! Но теперь понятно, почему! И все они — больной Филипп, экспансивная Мария, нервная восприимчивая Габриэль, в сущности, мало контактировали с окружающим миром, и это, конечно, усугубляло их предрасположенность к странным реакциям… Но ведь и семья Поля живет достаточно замкнуто…
«Надо вести более активный образ жизни! Следующим летом отправимся куда-нибудь на людный курорт. Если, конечно, не будет войны». — Поль досадливо сдвинул брови.
«А собака? Как быть с этим?» — Поль начал подыскивать реальные основания случившемуся когда-то с ним и, оказывается, уже случавшемуся с его дедом. Но нить его мыслей была резко прервана вторжением Анны.
Анна, растрепанная, повязанная кухонным передником, влетела в комнату.
— Поль! Мы едем! Сейчас же! Ни секунды промедления! Никаких объяснений! Я не хочу, чтобы моя дочь сошла с ума! За вещами заедем после!