В садах чудес
Шрифт:
— О боже! Я не знаю! У него мог быть уговор с ней!
— Но Поль знал, что ты скоро вернешься!
— Когда речь идет о Поле, нормальная логика теряет свой смысл! — резко воскликнула Анна. — Я все больше чувствую, что вся история семьи этого человека — что-то иррациональное!
— Тогда ты тем более должна простить его! — заметил отец мягко.
— Ах, ты ничего не понимаешь! Простить! — В голосе молодой женщины отчетливо зазвучала горечь. — Иногда мне кажется, что я просто должна бежать от него! Ведь Катрин сделала это! Возможно, это с моей стороны малодушие! Но порою меня охватывает такой панический животный страх! Это как у животного, которое бежит, спасаясь от пожара, бросив детенышей! Это звериный инстинкт, инстинкт самосохранения!
— Хорошо! Поступай, как найдешь нужным!
Анна поняла, что отец прочувствовал ее страхи, всерьез отнесся к ним. И, поняв это, она почему-то ощутила себя совсем беззащитной, почти обреченной…
Юноша ловко карабкался по высокому стволу. Она смотрела, закинув голову. Ей было хорошо, нежно, легко. Но она не переставала анализировать свои ощущения. Ей приятно, что он восхищен ее красотой, что он покорно выполняет ее маленькие просьбы. Но именно эта ее способность мыслить мешала ей предаться игре — то и дело о чем-то просить, притворяться то капризной, то слишком слабой, нарочито смеяться…
Он спустился с гроздьями сладких темных плодов в руке. Начался день, с этими такими значимыми короткими фразами, с этими касаниями. И это изнуряющее и сладостное их единение, когда вершинный миг восторга обрывал ее мысли; когда они перекатывались по траве, крепко обхватив друг друга; стройными ногами, согнутыми в коленях, она сжимала его бедра…
Он положил ей в рот маленький продолговатый темно-красный финик.
— Вкусно?
Эта его покорность, готовность служить пугали ее. Все казалось, что покорность может мгновенно смениться безудержной злобой. И его досада на самого себя, на его прежнюю любовную покорность еще будет усиливать, увеличивать эту злобу.
— Хочешь, я покажу тебе одно дерево? — спросил он.
— Покажи. — Ей хотелось, чтобы ее голос зазвучал естественно.
Они быстро шли, углубляясь в чащу. Ему явно нравилось шагать впереди, держа ее за руку, ведя за собой.
Дерево не было высоким. Оно было даже каким-то подозрительно невысоким, это дерево: И ветки были унизаны плодами, большими, круглыми, светло-алыми. И само дерево как бы манило: подойди, сорви! Они остановились чуть поодаль.
Девушка посмотрела на юношу. Он не спускал глаз с дерева, словно забыв о ней. Она поняла разницу между ним и собой. Оба они почему-то знают, что подходить к дереву нельзя. Но для него это просто запрет, который интересно и страшно нарушить. А для нее? Для нее это прежде всего раздражение против того, властного, который предвидит их чу ства, мысли; прогнозирует… И, возможно, что бы она ни сделала, все это будет исполнение его замыслов. И, значит, все равно, сорвет ли она манящий плод или гордо отвернется. Что же она должна сделать?..
Сунув ладони в карманы клетчатого пальто, Катрин свернула на бульвар. Сколько она, еще недавно талантливая начинающая художница, а теперь всего лишь машинистка в большом издательстве, сколько она успела пережить за эти годы! Любовь к Полю и его любовь к ней, ссоры с его матерью, эта мелочность быта, от которой не было спасения… Катрин остановилась и закурила сигарету… Сын!.. И на все переживания в конце концов наложилось одно тяжелое — бежать! И она убежала! Убежала от Поля, от ребенка, от самой себя прежней. У нее никогда больше не будет мужчин! Женская взаимная любовь легка, тонка, изящна — так могут любить друг друга две женщины. Отношения мужчины и женщины всегда тяжеловесны, грубо-драматичны…
В этом кафе Катрин уже знали. Она не спеша допивала свой кофе с коньяком, когда девушка, стоявшая за стойкой, попросила ее подойти к телефону.
Зазвучал глуховатый спокойный женский голос, говорившая назвалась дочерью консьержки, привратницы.
— Мадам Катрин Л.? (Катрин сохранила фамилию Поля.)
— Да, это я!
Анна просит ее прийти! Катрин нервно заколебалась. Когда-то Анна сама разыскала ее. Анна чувствовала себя виноватой. Катрин успокоила ее. Катрин нравилось покровительствовать этой хрупкой девушке. Ее даже умиляла любовь Анны к Полю. В свою очередь, Анна уговорила Катрин поехать в деревню к сыну. Странно (или не странно!), но когда она приехала в деревню вдвоем с Анной, то пугающее чувство чуждости, которое она прежде испытывала, глядя на сына, показалось ей нелепым, словно рассеялись тучи и взошло солнце!..
Девушка поняла. Она сидела на траве, обхватив колени тонкими руками, и всматривалась в спящего юношу. Она поняла. Она должна уйти. От него, перестать жить его жизнью. Это! Она это сделает! И тогда она освободится! Тот, властный, утратит власть над ней. Она будет свободна!
Девушка поднялась, легко и осторожно. И тихо ушла.
— Здравствуй, Катрин!
— Что произошло?
— Ничего! А впрочем… Ты знаешь, ты и вправду знаешь?
— Объясни, Анна. Ты просила меня прийти?
— Нет! — Анна схватила Катрин за руку. — Нет, нет, нет! Я клянусь! Но я поняла! Кто-то сказал тебе, что я просила тебя прийти. Кто? — Анна напряженно подалась вперед, прижала ладони к груди.
— Мне позвонили. В кафе. Женский голос.
— Кафе, где ты часто бываешь?
— Да.
— Ты не давала мне телефон!
— Но ты знаешь, где оно, это кафе?
— Нет.
— Но я могла тебе сказать… Ты могла забыть…
— Нет, Катрин! Ты и сама знаешь!
— Послушай, Анна, есть еще один путь, один выход — надо забыть.
— Ты… забыла?
— Да!
— А Мишель?
— Почему ты спрашиваешь о нем?
— Нет… Просто… Все эти три месяца… Я вижу Поля!
— Что ты хочешь сказать? — Катрин казалась испуганной.
— Не бойся! Это не галлюцинация! Просто он приходит. Стоит в конце улочки. Он уже не подходит ко мне. И не окликает. Он ждет. И ведь он не виноват!
— Анна, ты очень бледная! Ты…
— Да, у меня будет ребенок! Так просто, не правда ли?
— Прости меня за прямоту, но ты хочешь оставить?
— Конечно! — Анна вдруг заговорила быстро. — Это — решение. Это — развязка. Это…
— Мне кажется, ты решила, что если ты оставишь ребенка, то сможешь больше не возвращаться к Полю и при этом не чувствовать себя виноватой, — докончила Катрин.
— Ты говоришь верно!
— Анна, ты… не скажешь Полю?
— Нет! И ты не говори ему.
— Излишняя просьба! Я не вижусь с ним и не хочу видеться.
Совсем стемнело. Анна не задергивала занавеску. По стеклу узкого окна как-то слезно текли струйки дождя, слабые, извилистые. Обе женщины молчали. Анна зябко куталась в шаль. Катрин сидела сгорбившись, небрежно набросив на плечи свое клетчатое пальто. Она машинально достала из кармана пачку сигарет и зажигалку. Затем, поспешно взглянув на Анну, снова сунула все это в глубокий карман пальто. Анна слабо улыбнулась.