В садах чудес
Шрифт:
Нагая девушка снова вышла к морю. Наступил вечер. Она не знала, что же ей делать. Нет, она не чувствовала себя свободной. Тот, всевластный, может быть, и сейчас он предусмотрел все возможные ее действия? Темнеет. И в этой темноте она ощущает какую-то тревожность. Надо решиться на какие-то действия! Она побежала. Упала на песок. Стало прохладно. Песок остыл. Вскочила. Побежала дальше. Успела подумать: «Странно, я бегу, тороплюсь, как будто кто-то ждет меня!»
Она еще никогда не видела этих мест.
Она пробежала еще немного. И увидела их, этих существ. Первое чувство было — страх. Оно толкало, звало бежать дальше, бежать, не разбирая дороги, бежать без оглядки.
Они были страшны, их звериные лики и человечьи тела. Но они не были людьми. Она поняла это. И в них не было той унизительной зависимости от всевластного, которую она заметила в юноше.
Она приблизилась к ним…
В ту ночь она узнала много новых понятий, слов, ощущений… «Вино», «сладость», «пряности», «остроумие», «издевка»…
Они были похожи на нее (или она — на них!) этой развитой способностью анализировать, мыслить, быть ироничными…
Она пила этот напиток — «вино», такой несхожий с терпким соком плодов или с пресной водой ручьев…
Они тоже были нагими, тела их были темно-смуглыми…
— Вы… все… — Она чувствовала головокружение. — Вы говорите… Как смешно! И ему и ей придется прятать тело… в какие-то тряпки… — Она расхохоталась. — Прятать!.. — Она поднялась, ее чуть качнуло. — Я тоже хочу спрятать тело. — Она вновь залилась смехом…
Они развернули перед ней что-то странное, светящееся, похожее на водную поверхность.
— Что это? — спросила она.
— Ткани для твоей одежды! А те — он и она, — им никогда не прикрывать свои тела такими тканями!
«Те!», «Он и она!» И еще одно новое чувство — ревность! И злоба!
И в тот же миг, в миг, когда всю ее захлестывали волны злобы, ревности, она каким-то уголком сознания уловила: она не обрела свободу! Да, она уже не зависит от всевластного, но эта независимость черна и безысходна, как сама пустота!
Звучали голоса существ с человеческими телами и звериными ликами. Они предсказывали ей, что она бессмертна, а те, он и какая-то «она», умрут, умрут, умрут! И в голосах перемешивались ирония, злоба, торжественность, глумливость…
В дверь комнаты постучали. Дверь приоткрылась. Вошел отец Анны. Как-то боком. Смущенно.
— Папа, это Катрин. — Анна уже приготовилась что-то скучно объяснять отцу, выслушивать в ответ какие-то банальности.
Но старик посмотрел на молодых женщин и внезапно сказал:
— В квартиру мадам Шатонеф позвонили. Из больницы. Телефон нашли в записной книжке Поля. Сегодня его сбила машина. Он без сознания…
— Мадемуазель Л., вы невнимательны, как всегда! Повторите доказательство!
С последней
— Ах, Марин, ко всем вашим способностям — если бы еще чуточку смирения!
Оставив без внимания эту реплику учительницы, девочка села и отвернула голову к окну.
Учительница с чрезмерной строгостью обратилась к остальным, как бы стремясь загладить впечатление от своего очередного мелкого поражения.
Поскрипывали перья, занудно жужжал голос учительницы. В окне колыхались зеленые ветви. Совсем немного дней остается до каникул. В это лето она должна одолеть Монтеня, она так решила! Она вспомнила, как вошла в гостиную, прижимая к груди два толстых тома, купленных у букиниста. И тотчас они все встрепенулись и принялись унижать и изводить ее на все лады.
— Боже, девочка моя! — воскликнула мать. — И ты все это собираешься читать?
— Девочкам вредно много читать! — протянул дед.
— Да разве она сможет это одолеть! Это же философия! — насмешничал Мишель. — Она просто будет смотреть на эти фолианты и повторять: «Ах, Монтень!»
Бешеная злоба захлестнула ее сознание. Книги уже лежали на столе, отец только начал перелистывать страницы…
Марин метнулась к брату и ногтями вцепилась в его щеки. Мишель вскрикнул. Отец бросился разнимать их, но без трости не удержался на ногах и упал. Мать схватила Марин за руки, трясла ее и кричала:
— Сумасшедшая! Сумасшедшая!
Марин вырвалась и убежала в свою комнату.
Мишель вернулся из ванной с мокрым лицом, на щеках алели царапины.
Анна уже остыла. Она считала, что виноват Мишель. Свою иронию он мог бы приберечь для сверстников, а не тратить на хрупкую чувствительную девочку. Но Анна ему не мать, она не имеет права. Но Поль, неужели Поль ничего не скажет сыну?
Мишель с мрачным лицом подошел к двери, за которой скрылась его младшая сестра. Испуганная Анна шагнула следом, но старый отец удержал ее.
Юноша осторожно постучал в дверь костяшками согнутых пальцев. За дверью молчала девочка. Мишель опустил руку и громко произнес:
— Марин, прости меня, я был неправ!
Анна улыбнулась и вздохнула.
Мишель открыл дверь и вошел. Марин сидела на постели, опустив голову. Юноша осторожно погладил ее по темным, небрежно причесанным волосам. Девочка уткнулась лицом ему в грудь и заплакала…
Вечером она слышала из своей комнаты, как отец, мать и дед говорили о ней.
— Это беспрерывное чтение. Эти философские книги. Это ненормально!