В семнадцать мальчишеских лет
Шрифт:
— И в кого у тебя такие маленькие руки? Такими ручонками и воробья не удержишь.
Она отвечала ему улыбкой и просила: «Покажи, как надо делать».
По вечерам отец иногда куда-то уходил. Тогда он строго наказывал:
— Ложись пораньше спать, дверь открою сам.
После школы Поля попросила устроить ее на завод. Отец вначале не хотел, но потом уступил ее настойчивым просьбам. Вечера она коротала с Надей Астафьевой, потом приохотилась к книгам. Читала много и без разбора — что попадется. Отец, возвращаясь
Так и бежали девичьи годы. И вдруг, словно вихрь в тихий день, ворвался Октябрь. Заглянул в каждый дом, прихлопнул ставки в домах богатеев, красным цветом опалил городские улицы, заводские цехи, площади. И в Полиной жизни все перевернулось. Отца она теперь почти не видела. То он в рейсе, то на собрании.
Отец, отец, как же ты не уберегся? Как же горько остаться на свете совсем одной! Все казалось: вот откроется дверь — и на пороге покажется он, войдет, скажет что-то доброе, ласковое. Или просто кивнет, как умел кивать только он один, — и… нет, лучше об этом не думать!
На третий день, когда Астафьева вновь забежала в надежде расшевелить Полю, вывести ее из оцепенения, та еще с порога встретила ее словами:
— Ну, что будем теперь делать?
— Как что? — не поняла Надя.
— Я говорю, как мстить будем?
Тогда-то Надя и рассказала подруге о неудачной попытке выкрасть машинку.
— Так не пойдет, — жестко, по-взрослому сказала Поля. — Так подпольщики не работают.
Сказала и умолкла.
— Ты что? — тронула ее Надя за локоть. — Что ты молчишь?
— Где ребята? — вместо ответа спросила Поля.
— Прячутся пока здесь, на станции. Брат-то мой Володя ушел с красногвардейцами, а эти остались. Ну вот мы и решили действовать.
— Так не пойдет, — спокойно, даже чересчур спокойно повторила Поля. — Ты вот что: забеги ко мне через день, что-нибудь придумаем.
Она ничего не стала объяснять подруге. Сейчас, когда начало проходить душевное оцепенение, она вспомнила тот день, когда красногвардейцы покидали город.
…Еще звучали на окраине города выстрелы и редкие цепи красногвардейцев сдерживали натиск врага, когда Поля увидела на площади политкомиссара Шварцмана. Взлохмаченный, до крайности озабоченный, комиссар торопливо шагал к зданию ревкома. Поля бросилась ему наперерез.
— Ты чего здесь мечешься? — сердито спросил Шварцман.
— Я на завод, к ребятам.
— Иди сейчас же домой, мы отходим.
— Оставляете город?
— Да, временно отступаем.
— А как же мы? Что нам-то делать?
Комиссар внимательно взглянул на Полю, поколебавшись, сказал:
— Ты, Шипунова, не теряйся. Позолотина хорошо знаешь? Вот и отлично. Зайдешь к нему домой, будто картошки купить. Он тебе растолкует, как действовать дальше. Ну, прощай и не падай духом! — Комиссар рванулся к ревкому.
Всю ночь Поля ждала отца, она до утра не сомкнула глаз, вздрагивала от каждого выстрела, которые все еще доносились из центра города. Утром пошла в город. Там Поля в последний раз увидела Шварцмана. Комиссара, избитого, со связанными руками, в разорванной гимнастерке, вели сербские солдаты. А поодаль двигалась толпа. Когда Шварцмана завели в дом купца Шишкина, где разместилась контрразведка, Поля торопливо свернула на Ключевскую и закоулками, вся в слезах, вернулась домой. А потом… потом она узнала, что отец тоже погиб.
На другой день после Надиного прихода Поля тщательно оделась, отправилась в город. Там она разыскала Ивана Васильевича Позолотина. Он тоже работал на заводе. Позолотин принял ее ласково, спросил, как живет. Она крепилась изо всех сил, чтобы не расплакаться. Позолотин посоветовал:
— На заводе тебе, пожалуй, не стоит работать. Есть тут у нас один знакомый в городской управе, так вот ему как раз помощница нужна. Там и заработок будет повыше, чем в цехе. А деньжонки сейчас для тебя не будут лишними.
Поля стала отказываться: ей бы лучше вместе с заводскими… Позолотин помолчал, затем повторил настойчивее, как бы намекая на что-то:
— Все-таки иди в управу. Так надо.
Поля поняла, что совет Позолотина не случаен, и уточнила, когда она должна там быть.
— Зайдешь хоть завтра. Отыщешь Теплоухова, скажешь ему: «Я от дяди Васи, он велел спросить, придете ли в гости». Поняла?
Шварцман не случайно назвал Поле Позолотина. Кадровый рабочий, большевик Позолотин был оставлен в городе для подпольной работы. Он член подпольного горкома партии, который возглавлял Теплоухов.
В большой комнате управы Поля отыскала Теплоухова, назвала пароль:
— Я от дяди Васи…
— Наведайся ко мне через три дня, проси работу, — приказал Теплоухов и четко, коротко стал наставлять: — Встретишь на улице, ни в коем случае не кланяйся. Домой ко мне не приходи. Будут где вечеринки — появляйся там чаще. Веди себя, как все. Через десять дней встретимся после работы в аптеке. Счастливо тебе, девочка! — Последние слова Иван Васильевич произнес отрывисто, будто застеснялся того, что само собою неожиданно прорвалось.
Через три дня при помощи Теплоухова Поля устроилась в волостную управу. В просторной комнате с портретом императора — «Всея Руси самодержца», отправленного к тому времени екатеринбургскими большевиками к праотцам, стояли два стола. За одним, побольше, сидел молчаливый мужчина, Иван Иванович, так он назвался Поле. Большерукий, невысокого роста, хромой, он почти никогда не вступал в разговоры. За его спиной громоздился сейф. Там в числе других документов хранились и бланки паспортов…
<