В сердце моем
Шрифт:
– В Австралии каждый поденщик воображает, будто он ничуть не хуже своего хозяина. В Англии у меня никогда не было хлопот со слугами; здесь же невозможно добиться, чтобы вас прилично обслуживали.
Некоторое время тому назад я дал в газете объявление, что ищу секретаршу. Явилась девица. По ее словам, она была сущим кладом. Я решил взять ее на испытательный срок. Не прошло и двух дней, как она прожгла мои резиновые перчатки. Дело не в цене, но их нелегко достать. Затем девица эта погубила весь мой запас редких медикаментов. А я выписываю их из Англии. Девица оказалась нерасторопной, печатала плохо, к тому
"Я больна, - захныкала она.
– Если бы вы знали, как я нездорова".
"Что с вами?" - спрашиваю.
"Вчера я три раза падала в обморок".
"Что-то я не видел, чтобы вы падали в обморок, - говорю.
– Должно быть, это происходило в мое отсутствие".
"Я очень плохо питаюсь", - заявляет девица.
"Как плохо?
– удивляюсь я.
– Я же заплатил вам вперед четыре фунта десять шиллингов".
И, представьте себе, у нее хватило нахальства сказать:
"Мне этого мало".
"Сколько вы тратите в неделю на сигареты?" - спрашиваю ее.
"Пятнадцать шиллингов", - говорит девица.
"Раз вы позволяете себе тратить пятнадцать шиллингов в неделю на сигареты, вместо того чтобы прилично питаться, будьте любезны падать в обморок в свободное время, - заявляю я.
– А в рабочее время - никаких обмороков".
– С тех пор девица немного подтянулась, но, боюсь, все-таки придется избавиться от нее.
То же самое и с моей служанкой. У меня диабет, и мне приходится ставить на ночь у постели две больничные посудины. Я попросил служанку опорожнять их каждое утро.
"Что?
– возопила она.
– Чтобы я выливала горшки?! Ну, знаете, это слишком!"
"Моя милая, - возражаю я.
– Носили ли вы когда-нибудь свою мочу в больницу к доктору?"
"Как же, носила".
"Ему приходилось выливать бутылки, которые вы приносили. Так вот, я тоже доктор. Если вы отказываетесь делать то, что я говорю, вам придется взять расчет".
Служанка отправилась на кухню решать вопрос. Немного погодя она вернулась и опорожнила посудины. Надеюсь, что она и впредь будет это делать - мне очень не хотелось бы менять прислугу.
Закончив рассказ, он с видимым облегчением опустился в кресло.
Мои карманы были переполнены письмами от девушек. Я собирался обсудить с ним эти письма, если он согласится помочь мне. Я достал письма и попросил его высказать мнение о вопросах, затронутых в них; эти вопросы, - сказал я, - больше по его части, чем по моей.
Он очень быстро, внимательно разобрался в каждом письме: все, что он говорил, было дельно и справедливо.
Я заговорил о своем разделе в журнале и выразил удивление по поводу того, что письма, затрагивающие одни и те же проблемы, поступают циклически. Случается, что целыми неделями со всех концов Австралии все пишут мне чуть ли не об одном и том же. Внезапно поток таких писем прекращается, с тем чтобы через год-два опять возобновиться.
Создается впечатление, что по Австралии прокатывается волна недовольства чем-то, заставляя женщин и девушек из разных концов страны засыпать письмами журналиста, занимающегося этими вопросами. Потом волна спадает, жизнь входит в обычное русло.
Колин Стрит слушал меня с некоторым интересом, но чуть иронически, как человек, которому все это давно известно.
– Все журналисты,
– Мне не раз приходилось беседовать на эту тему с журналистами в Англии и в Америке. И сам я тоже сталкивался с этим, - как и вы, очевидно. Истерия заразительна - вот возможное объяснение... Впрочем, никто в точности не знает, в чем тут дело. Да и вопросы, затрагиваемые в письмах, ничего не разъясняют. Вариантов много. То речь идет о грубом муже, то о девушке, притесняемой суровым отцом, о несчастной любви, о бегстве из дома - и так далее и тому подобное. Такого рода письма приходят всегда, но иногда они вдруг начинают идти потоком. Ваши корреспондентки, по всей вероятности, гораздо больше подвержены таким эпидемиям, чем мои. Ведь вы имеете дело с молодежью.
Меня не удовлетворили его слова, поскольку они ничего не объясняли. Причина этих эпидемий мне стала ясна лишь спустя два года, в течение которых я составлял своеобразные таблицы, пытаясь с их помощью проследить, в какой мере наплыв однотипных писем зависит от ряда факторов, оказывающих влияние на всю страну.
Скажем, в Австралии приобретала популярность песенка о неразделенной любви ("Я хотела б, чтоб кто-нибудь меня полюбил") или песенка о суровом отце, запретившем встречи с любимым ("Остались мне одни воспоминания"), и тотчас же на меня обрушивался поток писем, в которых речь шла именно о подобных вещах. И так до тех пор, пока эти песни не вытеснялись новыми.
Такой же поток писем вызывали и кинофильмы о проблемах молодежи, демонстрировавшиеся по всей Австралии.
Колин Стрит не стремился к новым открытиям в мире, который он однажды уже подверг исследованию; этого человека вполне устраивала тихая гавань, обретенная ценой прежних усилий.
– Существуют явления, которых мы не можем понять, - заключил он, вставая с кресла, и добавил: - А теперь пойдемте, я покажу вам свою коллекцию столового серебра.
Мы прошли в ту комнату, где шпалерами стояли буфеты, и тут он, как истинный знаток, стал говорить о своем увлечении.
– Почему вы питаете такую слабость к судкам?
– спросил я.
– Потому, что из всего, что когда-либо украшало обеденный стол, они наиболее интересны и наиболее полезны. К тому же, они красивы. Очень жаль, что время их проходит. Вместе с ними уходит и изящная, красивая жизнь. Теперь соль у нас подается в солонках, перец в дешевых перечницах, горчицу мы покупаем в готовом виде - отвратительно!
Провожая меня к выходу, Колин Стрит сказал:
– Пожалуй, вы стоите больше, чем три фунта десять шиллингов в неделю. Потребуйте-ка семь фунтов...
На следующее утро я отправился к редактору Эдварду Рэмкину и получил свои семь фунтов; впрочем, он долго колебался, прежде чем согласиться на это.
– И все-таки я сомневаюсь, стоят ли ваши статьи таких денег, - угрюмо заметил он.
– Я плачу деньги в зависимости от того, какую ценность статьи представляют для моего журнала; и тут мнение автора ни при чем. Я не допущу, чтобы мне навязывали свое мнение и диктовали, что ценно и что нет. Говорю это вам, чтоб вы не вздумали снова обращаться ко мне с просьбами о прибавке. Будь вы столь же благоразумны, как Колин Стрит, я был бы спокойнее за ваше будущее в моем журнале.