В сердце моем
Шрифт:
Вот о каких столкновениях с жизнью писали мне. Эти проблемы были невыдуманные, а настоящие, и помочь разрешить их мог только человек, сам обладающий жизненным опытом.
Отвечать на такие признания можно было только письмами, написанными в доброжелательном тоне, адресованными прямо встревоженной девушке, обратившейся к вам: ведь проблемы, какими бы типичными они ни казались, порождены в каждом отдельном случае множеством самых разнообразных причин, влияющих на девушку с младенческих лет.
Нет в мире двух людей, которые пришли бы к какому-нибудь решению одинаковыми путями. И, обращая к человеку слова сочувствия, протягивая руку помощи в тяжелый для него момент, нельзя упускать из виду, что у каждого за плечами свой неповторимый путь к решению общей проблемы - иначе помощь ваша не будет иметь никакой ценности.
В каждом отдельном случае внимания требует не сама проблема, а путь к ней.
Книги, рассказывающие девушкам о вопросах пола, предполагают ограниченное число путей к решению этих проблем, и сухие книжные фразы обычно кажутся читательнице далекими от жизни, не имеющими отношения к ее личным затруднениям.
Человеку нужен живой голос.
Читательницы моих статей отводили душу не только в письмах. Они узнавали мой адрес и являлись со своими бедами прямо ко мне домой.
Чаще всего это были девушки, дошедшие до отчаяния; не проходило недели, чтобы какая-нибудь из них не являлась ко мне со своей бедой, надеясь, что, взмахнув некоей волшебной палочкой, я зачеркну прошлое. Увы, на свете нет такой палочки. Прежде чем вновь обрести веру в себя и в будущее, ей предстояло пройти через новые страдания.
Это относилось к девушкам, ждавшим ребенка, на которых неотвратимо надвигалось объяснение с родителями.
Меня поражал ужас, охватывавший их при одной мысли об этом.
"Они убьют меня!"
"О, вы их не знаете".
"Мать с ума сойдет".
"Они будут говорить, что я их опозорила".
Вот какие восклицания приходилось мне слышать.
Под любым предлогом девушки старались оттянуть разговор с родителями.
Если девушка была совсем уж не в силах объясниться с родителями, я сам, случалось, делал это за нее. Для разговора с родителями, я выбирал время, когда самой девушки не было дома.
Вспоминаю пригородную виллу с гортензиями на внешнем выступе окна. Дверь открыла мать. Из освещенной комнаты позади нее выскочил пес и стал обнюхивать мои башмаки, виляя хвостом в знак приветствия.
– Вам кого?
– неуверенно спросила женщина, вглядываясь в мое лицо.
Я назвал свое имя и сказал, что я журналист и мне хотелось бы поговорить с ней, если она не возражает. Есть одно дело, которое мне хотелось бы обсудить с ней, и я рассчитываю на ее помощь.
– А-а! Так это вы?
– протянула женщина.
– Ну, конечно... Я слыхала о вас. Заходите, пожалуйста. Она улыбнулась:
– Эдит читает ваши статьи, она будет жалеть, что вы приходили без нее. А сейчас ее нет дома.
Это была полная женщина в пестром платье; на талии оно собралось складками, открыв ноги выше, чем следовало. У нее было усталое, раздраженное лицо; но сейчас, когда произошло нечто необычное, обещавшее внести разнообразие в жизнь, лицо женщины просветлело, и жесткие линии рта смягчились.
Она одернула платье и пригласила меня в дом. Я вошел в комнату, где в кресле, протянув ноги к пылающему камину, сидел мужчина, одетый в старый серый джемпер и хорошо отглаженные брюки.
Он просматривал проспект скобяных товаров. Когда я вошел, он положил проспект на пол и встал, напряженно всматриваясь в меня, стараясь угадать причину моего появления.
– Это Алан Маршалл, Джим, - представила меня жена.
– Ну, знаешь... тот, что пишет те самые статьи.
– Что?..
– неуверенно произнес мужчина, он повернул голову и озадаченно поглядел на жену, ожидая дальнейших объяснений.
– Статьи... ты же слышишь - статьи!
– нетерпеливо пояснила жена, с трудом сохраняя приветливую улыбку.
– Которые читает Эдит. Ну, ты же знаешь.
– А! Да, да.
– Мужчина вновь обернулся ко мне.
– " Статьи? Верно, верно! Рад познакомиться. Садитесь, пожалуйста.
Мы пожали друг другу руки. Он опустил глаза, и я догадался, что он так и не понял, кто я такой.
– Холодно, не правда ли?
– сказал он.
– По радио говорили, что в горах снег выпал. Видимо, зима будет холодная.
– Да, похоже на то, - сказал я.
Он заговорил о том, как опасно водить машину ночью но мокрым дорогам, и пожаловался, что нынче развелось множество неумелых водителей.
– Это все молокососы, - сказал он.
– Следовало бы запретить им садиться за руль.
Жена слушала его с растущим нетерпением. Наконец она не выдержала:
– Откуда вы нас знаете, мистер Маршалл?
– спросила она, подавшись вперед на стуле.
– Я знаком с вашей дочерью, - сказал я.
– Она мне очень нравится. Чудесная девушка. Вы - счастливые родители.
– Мы тоже так думаем, - самодовольно улыбнулась мать.
– Временами, правда, с ней бывает трудно, что и говорить. Но в наши дни все девушки такие.
– Думаю, что в юности с нами со всеми бывает нелегко, - заметил я и добавил, кивнув на фотографию в рамке, стоявшую на каминной доске: - Это ведь Эдит?
– Да, - сказала мать.
– Два года назад, когда она кончала школу.
Она встала, взяла фотографию с каминной доски и, проведя рукавом по стеклу, протянула ее мне.
– Очень похоже вышла, правда?
– Да, - сказал я.
– Сразу можно узнать.
Это была цветная фотография, ретушированная, сильно приукрашенная, больше похожая на портрет кинозвезды, хотя сходство с оригиналом и сохранилось. Черные, резко очерченные брови, искусно вырисованные губы, карие глаза под темными штрихами ресниц.