В сердце моем
Шрифт:
Отмахнувшись от Альберта, Цыган продолжал:
– Так о чем я? Да, насчет того, как нагонять на женщину тоску. Заходит как-то ко мне одна женщина, вид замученной жизнью домохозяйки и в руке сжимает кошелек.
– А какое значение имеет здесь кошелек?
– спросил я.
– Очень большое. Если женщина цепляется за свой кошелек, значит, ее тревожат домашние дела. В этом кошельке все ее богатство. И ей приходится изо всех сил биться, чтоб в этом кошельке всегда водились деньги. Это яснее ясного. Ну я и говорю ей: "Вы устали от такой жизни. Вы сами выбрали ее, но теперь она вам, видно, не под силу. Вам хочется все бросить и уйти. Но не делайте этого. Не бросайте детей".
– Не вижу, как вы этим
– Слушай дальше! Потом я ей говорю: "Дети воздадут вам сторицей".
– Интересно, где тебе удалось подцепить это выражение?
– сказал Альберт.
– Отстань. Значит, дальше я говорю ей: "Младший принесет вам большое счастье".
– А почему не старший?
– удивился я.
– Потому, что матери всегда больше любят младших. Это каждому ясно.
– Моему старику все всегда ясно, - вставил Альберт.
– А другой женщине я сказал, - продолжал свой рассказ Цыган, - "у вас хороший муж. Но он вас не ценит".
– И что же она на это ответила?
– спросил я.
– Она? Что она ответила?
– повторил он за мной, видимо стараясь выиграть время, чтобы придумать подходящий ответ.
– Мой старик помнит только то, что сам говорит, - " пробормотал Альберт,
– Она сказала: "Кому это и знать, как не мне". А я ей на это: "Вы отдали ему всю свою жизнь".
– И что она тебе на это ответила?
– спросил Альберт.
– "Кому это и знать, как не мне" - вот что она ответила. "Да, - говорю я ей, - вы непонятая натура".
– Кому же это и знать, как не ей, - заметил Альберт.
– Ну, а как с мужчинами?
– допытывался я.
– Что вы делаете, когда приходят мужчины? Ведь с ними труднее иметь дело?
– Нет, что вы, гораздо легче. С мужчинами надо держаться недоступно. А если попадется, который много о себе воображает, надо сразу же показать ему его место.
– Ты сегодня в ударе, отец, - сказал Альберт. Цыган был явно польщен, но не стал отвлекаться и продолжал:
– Их надо держать в напряжении, тогда дело в шляпе.
– Держать в напряжении?
– не понял я.
– Надо, чтобы они оробели. Это относится и к женщинам, и к мужчинам одинаково. Пусть чувствуют себя неловко.
– Короче, надо их одурачить, - пояснил Альберт. Цыган пропустил это замечание мимо ушей.
– Один мой знакомый зазывала любил говорить так: "Мужчин исследуем, женщин обследуем". Остряком он, видите ли, себя считал. Нельзя острить, когда люди приходят к тебе со своими надеждами.
– Цыган умолк и посмотрел на собаку, спавшую перед входом в палатку.
– Скоро ощенится, - сказал он и снова повернулся ко мне.
– Так вот, про мужчин... Их надо сразу трахнуть по башке, чтоб они и думать забыли, что можно тебе не поверить. Один парень решил, видно, сбить меня и сразу, как вошел, заявил: "Я пришел просто позабавиться, не верю я в судьбу", - так этому парню я сказал: "У вас нет ничего за душой, вы - кочевник, странник, скитающийся по просторам земли. Скоро вам будет сорок, а чего вы добились? Жизнь ваша пуста. Гордость и тщеславие погубили вас. Была однажды у вас в жизни женщина..." - "Я ее очень любил", - говорит он. "Но вы обошлись с ней дурно, - говорю я.
– И теперь вам приходится расплачиваться за это".
– "Она сама ушла", - начинает он оправдываться. "Да, - говорю я.
– Но почему она ушла?" - и грожу ему пальцем. На это "он ничего не ответил. Совсем сник парень. Я его, как говорится, вывел из равновесия, и после с ним уже не было хлопот.
– Как интересно!
– сказал я.
– Еще бы!
– улыбнулся Цыган.
– Это только начало, а сколько я могу еще порассказать!
– Да, уж это точно, порассказать он может, - поддакнул Альберт.
– С мужчинами справиться легко, - продолжал Цыган, - а вот с женщиной иногда можно влопаться. Заходит однажды в мою палатку девушка. Явно беременная, и по виду одинокая. Я возьми да и скажи: "Итак, милая девушка, вы согрешили".
– "Что вы плетете?
– возмутилась она.
– Я замужем".
– "Вот вы не дослушали, я именно это и собирался сказать. Хотите узнать наклонности вашего будущего ребенка?" - "Я вас выведу на чистую воду, - кричит она. Мошенник вы, вот кто!" - "Спокойно, - говорю я.
– Я четыре года учился в университете, а потом возглавлял кафедру хиромантии".
– Кстати, отец, - сказал Альберт.
– Я вспомнил, что у нашего стула для посетителей ножка расшаталась. Придется завтра починить ее. Не то сядет какая-нибудь тяжеленная, стул не выдержит - и полетит она вверх тормашками, прямо тебе на колени.
– Провались ты, негодник, - огрызнулся Цыган и снова повернулся ко мне.
– Так вот, значит, принялась она меня отчитывать: бессовестный вы, говорит, и все в этом роде... Пришлось прибегнуть к угрозам, чтоб успокоить ее. "Если вы не отстанете, говорю, я вызову полицию и вас арестуют за оскорбление действием". Тут же утихомирилась. Выскочила из палатки как ошпаренная.
– Боже праведный!
– невольно воскликнул я.
– Он-то праведный, - вмешался Альберт.
– А вот на земле праведника днем с огнем не отыщешь.
– А еще надо уметь ударить в самую точку, - продолжал Цыган.
– Что это значит?
– А вот что: говоришь человеку что-нибудь о нем. Можешь попасть в точку, а можешь и не попасть. Тут уж надо идти на риск. Стараешься по выражению лица увидеть - угадал ты или нет. Если не угадал - надо уметь, не теряя ни минуты, вывернуться. А вывернуться порой бывает очень трудно. Как-то подходит к палатке женщина лет сорока, а с ней мальчик лет шестнадцати. У меня в брезенте проверчена дыра, так что я вижу посетителей, прежде чем они входят в палатку, и уже знаю, кто с кем пришел. Ну, является ко мне эта женщина, и первым делом я говорю ей, "очень интересная у вас рука". Всегда следует говорить, что у них интересные линии на руке. Тут они проникаются к тебе доверием, и тебе легче бывает выведать у них то, что надо. И тут я бью в точку: "По вашей руке вижу, что у вас есть сын, примерно шестнадцати лет".
– "Простите, нет, - говорит она, - я одинока". Тут я начинаю изворачиваться. "Правильно, говорю, но такой сын был бы у вас, если б вы вышли замуж за того человека, который ухаживал за вами двадцать лет назад".
– И она поверила?
– спросил я.
– Конечно. А что ей оставалось?
– Она могла бы встать и уйти, - заметил Альберт.
– Как бы не так! Она же заплатила кровные два шиллинга! Не будь дураком!
– Ну, а фараоны?
– спросил я.
– Как вам удается их обводить? Ведь гадать и предсказывать судьбу - запрещено законом.
– У меня нюх на стукачей. Как-то перед представлением является ко мне один такой малый - а я видел, что до того он все шнырял между палатками. "Чем промышляешь?" - говорит. "Я - бродячий актер", - отвечаю. "Судьбу предсказываешь?" - говорит. "Ну да", - говорю. "На чем же ты гадаешь?" спрашивает. А я - в ответ: "Есть у тебя чайная кружка? Мне достаточно нескольких чаинок на дне, и я по ним прочитаю, что ты стукач..."
– А вот одному моему приятелю, Питеру... подработать ему, видишь ли, надо было. А на той ярмарке не было френолога, он и решил это обстоятельство использовать. Но у бедняги нюх подгулял - налетел на жену полицейского. И сел мой Питер на шесть месяцев за решетку. Женщин, которые хотят тебя засечь, можно определить по глазам - взгляд у них особенный, холодный, неподвижный.
– А как в Босуэлле? Фараоны не очень придираются?
– Нет. Там даже все азартные игры бывают на ярмарке. И, кроме меня, гадальщиков там не будет.