В сердце моем
Шрифт:
Он замолчал и запустил широко растопыренные пальцы в волосы.
– Не знаю, - сказал он; потом, приняв вдруг какое-то решение, добавил другим тоном: - Сейчас я тебе кое-что покажу.
Он вытащил из кармана сложенный в несколько раз лист бумаги, развернул его и протянул мне:
– Вот мой контракт. Прочти.
Это было соглашение, изобилующее юридическими терминами - Рэд Маллиген, "нижеименуемый, работающий по найму", обязывался на протяжении девяти месяцев служить боксером у Вильяма Хадсона "и ломимо того выполнять другие работы, связанные с установкой,
За эту работу Рэду полагалось вознаграждение в раз-" мере двух фунтов в неделю и пропитание.
"Он должен будет отдавать все свое внимание и время своим обязанностям - гласило соглашение - и честно и преданно служить хозяину".
Далее следовала оговорка, что контракт расторгается в случае болезни Рэда; что контракт может быть расторгнут и по другим причинам, и что Рэд "не должен разглашать или обсуждать с кем-либо содержание контракта". В заключительном абзаце Рэд ставился в известность, что хозяин имеет право уволить его за проступок или пьянство, ничего при этом не заплатив.
– А кому дается право решать, что такое проступок?
– спросил я Рэда.
– Хозяину. Мы до конца сезона не получаем ни гроша. Предполагается, что хозяин произведет расчет после окончания сезона, но на последней неделе он выбирает день и ставит нам выпивку, мы, конечно, на нее набрасываемся - что поделаешь, уж такие мы уродились! А после выпивки объявляет представление. Мы не являемся - потому что все вдребезину пьяные. Это - уже проступок. И всех нас по шапке - да еще без гроша!
Маллиген налил себе еще кружку чая и стал ложку за ложкой накладывать сахар.
– Интересно, что дает человеку сахар?
– спросил он.
– Говорят, сахар дает энергию.
– Черт возьми, как раз то, что мне нужно.
– Сколько раз за сезон тебе приходится выходить на ринг?
– Сейчас соображу.
– Он прищурил глаза, устремил их в небо и, беззвучно двигая губами, начал считать.
– Около ста пятидесяти раз. Вот, смотри сам: два представления в неделю, девять месяцев, два выхода на ринг в каждом представлении, четыре выхода в неделю, тридцать девять недель. Всего сто пятьдесят шесть выходов, верно?
– Он замолчал.
– Да, правильно - сто пятьдесят шесть. На деле получается еще больше.
– И если бы еще только бокс, - продолжал Рэд.
– За сезон мы покрываем расстояние больше двадцати тысяч миль. Выезжаем из города часто в восемь вечера, едем всю ночь, чтобы поспеть к утру в другой город, где в тот же день выступаем. Чтобы поставить балаган, надо два часа. Это, доложу я тебе, работенка!
– Интересно, сколько ударов падает на твою голову в течение сезона, сказал я, все еще думая о цифрах его печальной статистики.
Рэд улыбнулся:
– Да с тысячу, я думаю.
– Он потер пальцами щеку.
– И все они дают себя знать...
На следующий день я стоял среди нескольких любопытных перед боксерским балаганом и наблюдал, как
Вильям Хадсон готовится зазывать зрителей на свое представление.
Чувствовалась в нем уверенность человека, который привык, чтобы его слушались, который нажил много денег и собирается нажить еще больше.
– Сюда, Джонни!
– отрывисто скомандовал Хадсон чемпиону, пальцем указывая на место рядом с большим барабаном в конце помоста.
Джонни, засунув руки в карманы синего халата, накинутого поверх трусов, прошел вдоль помоста к барабану.
Остальные три боксера встали в ряд на помосте. Все они были в халатах, лица их не выражали никакого интереса ни к приготовлениям Хадсона, ни к людям, собиравшимся внизу. Они смотрели поверх голов зрителей, занятые своими мыслями. Эти привычные невеселые мысли помогали им не думать о надвигающейся жестокой схватке.
– Давай, - сказал Хадсон.
Джонни начал бить в барабан, ритмичные звуки привлекли внимание людей на площади. Многие оторвались от забора и пошли по направлению к балагану.
Хадсон, сложив руки рупором, стал взывать к толпе! "Спешите! Спешите! Спешите!"
"Бум! Бум! Бум!" - вторил барабан.
– К нам, к нам! Вы увидите мировой бокс! Превосходные боксеры! Знаменитая труппа Хадсона. Спешите! Спешите!
Хадсон дал сигнал боксерам.
– Гей, гей, гей!
– выкрикнули они в унисон.
– Гей, гей! Гей! Закричали они еще громче, затопали ногами, замахали руками. Барабанный бой участился.
Толпа росла, заполняя дорожку вокруг арены, мешая проходить. Женщины с детскими колясками, ребята с шарами, целые семьи с термосами и корзинками с едой, наткнувшись на препятствие, останавливались послушать.
– А где ваши собственные боксеры?
– взывал Хадсон громовым голосом. Желающие, поднимите руку. Кто первым поднимет, тот пойдет первым.
– Гей, гей, гей!
– кричали боксеры.
Местный паренек, стараясь скрыть робость под лихим видом, поднял руку.
– Рискну, пожалуй!
– Как тебя зовут, сынок?
– Том Филдс.
– Когда-нибудь занимался боксом, Том?
– Немножко.
– С кем хочешь драться?
– А вон с тем парнем.
– Том показал на Новичка, который сразу сбросил с себя скучающий вид и окинул паренька быстрым оценивающим взглядом.
– Он твой, сынок. Поднимись на помост.
Когда Хадсон начал выкликать боксеров из публики, я подумал, что Рэд сейчас появится, но он, видимо, хотел прежде посмотреть, сколько здешних парней отзовется на приглашение помериться силами с приезжими боксерами.
Хадсон, закончив приготовления к первому поединку, занялся подысканием противника для чемпиона, - схватки, которая должна была стать гвоздем программы.
– Кто примет вызов? Кто рискнет? Где этот картофельный землекоп, который похвалялся уложить чемпиона? Как же, как же! Я слышал об этом. Или он только трепался? Где этот горе-боксер из пивнушки? Тут он или нет? Пускай выходит! Где он?