В Школе Магии Зарежья
Шрифт:
— Это ты радуйся. Тогда мне пришлось бы тебя убить, — пожала плечами и объяснилась: — Ничего личного, просто... свидетели долго не живут. Странно, чего это он не сел нас дожидаться внизу, — под конец я снова обвела взглядом видимый участок тоннеля на предмет затаившихся кридоев.
— Да, очень странно, — разом посерьезнев, отозвался Ладмир и, осмотрев еще раз пещеру, пронзительно глянул мне точно в глаза: — Тем более что при желании смог бы сюда забраться. Пусть, может, от непривычки и не с первой попытки. С разбега, с распрыга, но, вероятно, смог бы.
У меня от его тона и взгляда на спине, как блохи на дворняге,
— И что же его остановило?
— Ты ничего не чувствуешь необычного? — уточнил Ладмир. Я прислушалась к своим ощущениям. Разве что воздух был чуть смолистый, тягучий, а в остальном — ничего. Я пожала плечами.
— Нет.
— Я тоже. Значит, скорее всего, его что-то отвлекло, — Ладмир немного расслабился.
— Будем выбираться? Не век же нам здесь куковать, — предложила я, поудобнее перехватывая палочку, чудом не выроненную во время всей этой треплющей нервы (и прочие органы) беготни. — К тому же Мазвий до сих пор на свободе. Злобствует.
— Ладно, — вампир поднялся в полный рост и шагнул в пустоту. Я вскрикнула и подобралась к краю, но он стоял внизу цел и невредим и протягивал ко мне руки, точно жрец, восхваляющий богов:
— Прыгай, я тебя поймаю.
Я недоверчиво покосилась на руки и почувствовала себя глупой кошкой, которая залезть — залезла на дерево, а обратно — страшно. Если не поймает — костей не соберу после двух саженей высоты. Я опасливо села на краешек, свесив ноги, и, набравшись духа, прыгнула.
Спасло меня только то, что я удачно прицелилась. Во всяком случае, упала я, как сыр на хлеб, на мягкое. В самый последний момент Ладмир убрал руки, я сшибла его как ядро осадную башню и приземлилась (привампирилась?) поверх.
— Ну у тебя и шуточки! — прошипела я, поднимаясь на ноги. Ладмир сел с отсутствующим выражением лица. — Эй! — я пощелкала перед ним пальцами. — Ты чего?
Он не обращал на меня внимания и глядел строго перед собой. Я протянула руки, чтобы его как следует потрясти за плечи, и тут прозрела. Пещеры не было. Кругом простиралось бескрайнее цветочное поле. Солнце жизнерадостным яичным желтком светило с ясно-голубого неба. Чудесный восторг распирал грудь.
— Ах! — поразилась я и растроганно сцепила ладошки на груди. — Вот это да!
Откуда здесь взялись эти дивные цветы — было неважно, даже думать о чем-то кроме такой красоты — не радоваться ей — было несимпатично и чуждо. Все, что я хотела — вечно быть здесь, быть вне времени и пространства, лишь бы здесь! Я ласкала руками цветы, гибкие высокие стебли, наклонялась к очередному прекрасному, как занимающийся рассвет, бутону. Казалось даже, что еще чуть-чуть — и я услышу их прекрасный аромат, только нужно побыть здесь еще, и еще. А цветы кивали тугими шелковыми головками мне и моим мыслям, и ветерок иногда дотрагивался легкой ладонью до почти раскрытых лепестков. Аромат откроется избранным! Какое же сказочное место! Что-то отвлекало, хмурило меня и поляну, не давало безгранично отдаться в пучину фееричного наслаждения, и когда я прошла пару шагов и увидела посреди поля, посреди дивных цветов Ладмира, то перестала угрюмиться, а лишь звонко рассмеялась, и цветы смеялись вместе со мной и качали головками. Ладмир лежал посреди великолепной ласковой зелени и загребал ногами и руками так, будто плыл по морю-окияну.
— Ну ты и дурак! — ухахатывалась я. — Ты чего плаваешь-то по моей поляне?
— Как ты это делаешь? — удивился Ладмир, задирая голову к ясному счастливому небу и болтая одними ногами.
— Что? — радостно удивилась я.
— Ходишь по воде! — потрясенным тоном отозвался Ладмир.
— Какой воде? — нахмурилась было я, а потом разобралась, улыбнулась и весело защебетала: — Ах, воде! Да, цветам нужна вода, чтобы пить! Ты такой умный! И забавный! И цветы умные! И красивые! Я бы тоже хотела быть цветком! Умным и красивым! И расти на этой расчудесной поляне! — я раскинула руки в стороны и покачалась из стороны в сторону так, будто уже была цветком, а затем рассмеялась звонко, эйфорично.
Ладмир тем временем насупился, как бука-забияка, медленно остановился, перевернулся на спину. Затем подождал и, резко выдохнув, осторожно опираясь на руки, словно не доверял своим членам, сел. А после уже более уверенно встал и повертел головой в поисках границы бесконечного поля счастья.
— Ну же! Делай как я! — воззвала я радостно и снова покачалась из стороны в сторону. Но Ладмир не заинтересовался моим заразительным примером, а пошел куда-то вперед, сурово оглядываясь и водя руками перед собой, точно марионетка по воле кукловода.
— Дай мне твою палочку! — попросил Ладмир, нарезая очередной круг мимо меня. Я охотно поделилась имуществом в наплыве всепоглощающей любви к миру и тварям, его заселяющим. Друг-вампир, чуть поморщившись, обеими руками неуклюже схватился за палочку и запустил корявый разряд жалящей молнии в пустоту возле себя. Я опять залилась счастливым смехом, поняв, что он хочет повеселить меня своей наигранной нескладностью в обращении с палочкой.
— Дай, вот как надо! — решила подыграть я и запустила аналогичный разряд в другом направлении. Пахнуло горелым. Прямо в воздухе в двух саженях от нас возникло черное по цвету, как обуглившееся дерево, пятно. Я, было, изумилась такому феномену, но Ладмир попросил ласково:
— Еще, не прекращай! В ту же сторону, давай!
Я, любознательно заинтересовавшись, продолжила.
И тут настроение на поле моем изменилось. Посуровело, похмурилось небо ясное, понабежали тучки злые-сердитые. И чем больше я колдовала, тем больше обижалось на меня поле. «Прекрати» — говорило.
— Не прекращай! — уговаривал Ладмир враз. — Это такая тварь действует, Душа камня, если по-нашему. Шиирлорейко — на древнем. Мозги затуманивает на раз плюнуть, а потом пожирает душу, это для нее что хлеб, да и телом не брезгует. Разлагает до жижи и впитывает, а после от камня к камню передает, что сок по дереву.
А рука дрожала — не верила. Али не любо тебе поле дивное, обожаемое? Али не цветок ты названный? Почто братьев и сестер своих нареченных обижаешь? «Любо», — губы шептали, но рука вампира легла на мою руку и присутствием своим вырывала с поля. «Не верь!» — говорила. Глядь — а это и не поле уже, а насекомые огромные многоногие кишмя кишат, лапками по ступням голым бегают, щекочут усами гибкими лодыжки открытые. И конца и края нету им, ползут орды и по коленкам, и на локти, и по лицу. И облетают гроздьями с палочки оттопыренной, и сыплются градом с неба и ползают по волосам живыми гребнями да лентами, да заколками. И вгрызаются в кожу — кровь пьют, и вгрызаются под кожу — ходы роют. И ползет над омерзительным полем унылое «у-у-у» девичье.