В шкуре зверя

Смирнова Татьяна Васильевна

«Да проклянет он тебя», – отозвался нищий.

Шапур, видя в руках у него чашку, смиренно попросил ее, чтобы не ронять своего достоинства и не пить с земли, как это делают животные…

С этими словами Дзигоро достал из заплечного мешка свою чашку и зачерпнул воды, которая к тому времени уже немного очистилась. Правда, совсем немного, но видно, хваленая выдержка Дзигоро на этот раз подвела китайца. Впрочем, Йонард его понимал.

– Так вот, – продолжил он, неспешно осушив первую чашку. – Нищий сунул чашку в руки

Шапуру и грубо ответил:

«Сойди с коня и напейся, клянусь Ахура-маздой, я тебе не работник и не слуга».

Шапур так и сделал, а, утолив жажду, снова сел в седло и сказал:

«Эй, нищий, кто самый лучший из живущих на земле?»

«Святой отшельник мессанский», – ответил нищий.

«А что ты скажешь о нашем правителе?»

Нищий ничего не сказал.

«Ответь же мне».

«Плохой человек, – ответил нищий, – он поставил править благочестивыми людьми моего родного города невоздержанного развратника Шапура».

Тот промолчал. Вдруг над ними пролетела птица и прокричала что-то. Нищий повернулся к Шапуру и спросил:

«Кто ты?»

«Почему спрашиваешь?»

«Эта птица известила меня, что приближается войско, а его предводитель – ты».

В это время подъехало войско Шапура, и тот приказал схватить нищего. На следующий день, как только рассвело, принесли еду, собрался народ. Привели и нищего. Когда тот увидел Шапура, он громко закричал:

«Да благословит тебя Ахура-Мазда, великий воин!»

«Я не отвечу тебе так, как ты мне, – ответил Шапур, – да благословит он тебя. Ты голоден?»

«Еда твоя, – ответил нищий, – если разрешишь – буду есть».

«Разрешаю», – ответил Шапур.

Нищий сел и сказал:

«Во имя Ахура-Мазды, все, что случится после еды, будет добром».

Шапур засмеялся и сказал своим приближенным:

«А вы знаете, что я претерпел от этого человека вчера?»

«Высокочтимый, вчерашнюю тайну не стоит разглашать сегодня», – вмешался нищий.

Тогда Шапур сказал:

«Слушай, нищий, выбирай одно из двух – или останешься при мне, и я сделаю тебя своим советником. Мне нужны люди, которые умеют говорить правду. Или я отправлю тебя к правителю и сообщу ему то, что ты говорил о нем».

«Ты назвал две возможности, но есть и третья, – ответил нищий – отпусти меня, чтобы я в полном здравии добрался до другого города, и чтоб ни ты меня больше не видел, ни я тебя».

Шапур засмеялся, велел выдать ему тысячу монет и отпустил его.

Йонард слушал внимательно, стараясь, насколько возможно, скрыть недоверие. На своем веку он повидал всякого: видел он и добрых правителей, и щедрых, и милостивых, а вот справедливые ему что-то не попадались.

– Пойдем, – мягко сказал китаец. – Время никогда не спешит, а попробуй его догони…

По выходе из оазиса Йонард, взбодренный купанием, поначалу спокойно трусил рядом с китайцем, ни на что не обращая внимания, но через некоторое время стал водить влажным носом из стороны в сторону, явно пытаясь обнаружить источник какого-то неприятного запаха. Долго

гадать не пришлось. Как сказал бы мудрец Дзигоро, у которого на каждый случай жизни была мудрая пословица – есть запахи приятные, есть противные, а есть такой, что ни с чем не спутаешь. Запах, настороживший Йонарда еще на входе в оазис, был сладковатым запахом тления, и вскоре они увидели его источник.

Первым, что бросилось путникам в глаза, были две зарубленные лошади гнедой масти со снятыми седлами и сбруей. Рядом лежал, видимо, не слишком удачливый хозяин лошадей – человек с кровавой маской вместо лица. Трупы густо облепили полчища жирных мух, их мерное гудение напомнило Йонарду мясные ряды Хорасанского базара. Чуть поодаль лежал еще один покойник, такой же счастливец… Лицо у него, правда, было в полном порядке, но мух над ним кружило не меньше – он лежал на боку, подтянув к животу колени. Похоже, в последнюю минуту он, потеряв голову от боли и страха, пытался запихнуть обратно собственные внутренности, вывалившиеся из вспоротого живота. Заметив, что Дзигоро прошел чуть дальше, Йонард последовал за ним. Низина, скрытая от глаз путников песчаными барханами, являла собой жуткое зрелище. Лошадиных трупов больше не обнаружилось, зато человеческих… Йонард, на что привычный к подобным зрелищам, и то не сразу решился последовать за маленьким невозмутимым китайцем.

Каравану не повезло… Мужчины, женщины, дети со следами от торопливо сорванных драгоценностей… Они были свалены в кучу и над побоищем висели тучи мух. У всех были вспороты животы.

– Желчь брали, – проговорил Дзигоро голосом, сдавленным от тихой ярости. Его приветливое лицо застыло каменной маской.

Йонард понял, что он имел в виду. У разбойников существовало поверье, что конь обретет небывалую резвость, если смазать его губы свежей человеческой желчью. Этим, видимо, пришлось уходить от погони.

Неподалеку Йонард углядел торопливо сброшенные на землю седельные сумки и направился туда, решив, что неплохо бы их обследовать на предмет еды. В сумках оказалось сушеное мясо и хлеб, запеченный с фруктами. Видно, с голода разбойники не умирали. Йонард хотел уже позвать спутника, когда наткнулся на крупное тело мужчины в обрывках дорогого халата. На месте головы и плеч темнел ровный срез, уже облюбованный мухами.

«Надо же! – невольно восхитился Йонард. – С одного удара! Хотел бы я встретиться с человеком, который так наказывает своих врагов…»

Внезапно ему показалось… Ощущение было совсем детское, полузабытое, словно его поймали на чем-то не совсем хорошем. С тех пор как минула пора детства, Йонард успел повидать многое, и свою врожденную совестливость, если только она у него когда-нибудь была, он давно растерял, но отчего-то варвар почувствовал себя неловко, когда увидел прямо над собой проницательные глаза Дзигоро которые, казалось, видели все его недавние мысли.

Китаец смотрел на него с явным неодобрением, ошибиться в этом было невозможно. Положив легкую руку на широкий лоб собаки, Дзигоро проговорил: