В шкуре зверя
Шрифт:
Мысль об умчавшемся жеребце вернула его к действительности. Голод, отступивший на время, теперь вновь дал о себе знать. Пробовать человечинку Йонарду совсем не хотелось.
След был четким, и пес, призвав на помощь чуткое обоняние, двинулся на поиски. Он нашел коня на окраине зарослей кустарника. Благородное животное мирно стояло, зацепившись поводом за одну из колючек. Жеребец настороженно поднял морду, озираясь по сторонам, навострил уши, учуяв приближение хищника.
Йонард, готовый в любой момент броситься на животное, медленно подходил к коню. Но тот как ни в чем не бывало продолжал неподвижно стоять у куста, лишь изредка косясь на пса. Голод сдавил внутренности. Германец закружил вокруг жертвы, примериваясь для броска. Умное животное, видя маневры собаки, все время поворачивалось к нему крупом, готовое при малейшей опасности пустить в дело мощные задние ноги.
Пес сделал ложный выпад, нацеливаясь в передние ноги. Конь с быстротой молнии развернулся крупом и врезал по воздуху обоими копытами. Трюк удался. Йонард отскочил, прыгнул и уцепился клыками за бок жеребца. Тот дико заржал и рванулся с места, порвав уздечку. Извиваясь и брыкая ногами, конь пытался сбросить повисшего у него на боку пса. Но острые зубы намертво сомкнулись, не отпуская добычу. Собрав все силы, конь помчался обратно в горы, надеясь, что тяжелое тело собаки само сорвется в этой бешеной скачке. Однако через некоторое время жеребец понял, что далеко ему не уйти. Чувствуя, что пес все так же крепко висит на боку и, видимо, не отпустит его, конь решился на последнюю попытку, которая могла принести либо смерть, либо жизнь. Он резко остановился, встал на дыбы и, подминая под себя пса, повалился на бок. Падающее тело непременно бы придавило охотника, не будь он столь же ловок как и хитер.
Не успел еще конь рухнуть на землю, а варвар, разжав свою мертвую хватку, отскочил в сторону. Едва тело жеребца коснулось травы, Йонард был уже около горла своей жертвы. Бьющаяся, сопротивляющаяся плоть пробудила в германце жажду крови и дикую силу. Он в остервенении рвал живое мясо.
Истекая кровью, конь пытался подняться, но варвар предупредил и это – фонтан крови вырвался из-под клыков пса, доставших наконец до шейных жил животного. Дернувшись еще раз в попытке подняться, конь окончательно потерял силы. Его некогда быстрые ноги беспорядочно колотились, сбивая копыта. По телу пробежала дрожь, конечности вытянулись в судороге, и тело замерло.
Он давно не видел столько мяса!
«Что понимает этот Дзигоро вместе со своим Буддой, или как там его еще, в настоящей пище мужчин?» – подумал пес, отрывая и заглатывая очередной кусок сладковатого мяса.
У входа в пещеру китайца ждал пес. Его морда и огромные клыки были в крови, а серо-зеленые глаза – сытыми и довольными.
– Что же ты наделал? – растерянно спросил Дзигоро, без сил опускаясь на землю. Йонард-пес взглянул на него, не понимая, что, собственно, произошло. Он отлично поужинал, хотя поймать такого зверя в его новом теле было очень трудно. Но он справился и был горд. Дзигоро вздохнул и почесал бедного, ни в чем не виноватого пса за ушами. Второй удар Черной башни достиг цели. В этом не было никаких сомнений. Египтянин прекрасно играл в шахматы – древнюю забаву владык. Его ходы были непредсказуемы, а сейчас он объявил шах.
Китаец встал, перешагнул порог, вытащил несколько свитков и бережно уложил их в заплечную кошелку – спутницу мудреца.
Больше у Дзигоро ничего не было. Он вышел за порог и кивком головы пригласил пса следовать за ним. Уходя от родной пещеры, китаец не оглянулся назад. Она больше не была ему домом. Пантера была права – час настал, и бежать от него было все равно что бежать от собственной судьбы – бесполезно и недостойно.
Глава седьмая
Летний жаркий день клонился к вечеру. Маленькие курчавые облачка плыли высоко над землей, словно стайка волшебных серебристых рыбок, казалось, они погружаются в самые глубины этой безмятежной, чистой лазури.
На третий день пути путникам вроде бы не пристало любоваться красотами природы, тем более что желтые пески, текущие под ногами, да синее небо, упиравшееся своим краем в линию горизонта – вот и все разнообразие. Дорогу оживляла лишь смена закатов да восходов и чахлые оазисы, попадавшиеся по пути так часто, как оброненные тугие кошели с деньгами. Оба путешественника, покрытые с ног до головы пылью и потому одинаково серые, представляли удивительную пару. Худая, легкая фигура человека, идущего по пустыне, как по нахоженной тропе, почти не проваливаясь, и легко, словно играючи, оставляя за спиной тяжелые лиги и огромное, мощное тело собаки с тяжело вздымающимися боками. Язык пса, уже даже не мокрый, а только чуть влажный, не помещаясь в пасти, свесился на бок и почти доставал до земли, когда пес опускал голову. Держать ее больше не было сил. Услышав негромкий голос человека, пес нехотя шевельнул ушами, пытаясь сообразить, что еще от него нужно Дзигоро, он и так сделал все, что мог, и не его вина, что такой большой собаке нужно намного больше воды, чем такому маленькому человеку…
– …оазис, – разобрал Йонард, – мы в дневном переходе от Хорасана, значит, скоро должен быть. Жаль, конечно, что ты не верблюд или, скажем, не варан, не было бы с тобой таких хлопот. Но ты не унывай, мы и так не пропадем.
Йонард еще раздумывал, что он должен чувствовать – обиду или благодарность, когда чуткие ноздри его уловили слабый запах мокрого дерева, и этот волшебный запах оказался подобен эликсиру жизни. Пес воспрянул, черный влажный нос задвигался, определяя направление, и, подчиняясь этому удивительному, сладкому запаху Йонард тяжело затрусил вперед, даже не заметив, как обогнал Дзигоро.
С огромного песчаного бархана, на который он взбирался, как на крепостную стену, почти не надеясь добраться до верха, пес увидел чарующую взор картину – в низинке, на расстоянии полета стрелы, торчали из земли несколько бурых, чахлых деревьев, почти неотличимых цветом от окружающих песков. И оттуда… оттуда пахло волшебно, пахло водой! К чудесному запаху примешивался еще один, не такой приятный, но Йонард, измученный пустыней, не обратил на него внимания, решив разобраться с ним попозже, когда утолит жажду, и с вершины бархана съехал в оазис почти на брюхе. В маленькое озерцо с прозрачной водой, где серо-бурые акации поили свои белесые корни, он влетел с разбегу, подняв фонтаны брызг и взбаламутив воду не хуже, чем целый караван истомившихся от жажды верблюдов. Вода, только что стеклянно-прозрачная, в один миг превратилась в мутную коричневую жижу, но счастливый пес этого не замечал. Он пил, рискуя лопнуть, то жадно лакая воду по-собачьи, то, от нетерпения втягивая ее ртом, захлебывался почти по-человечески.
Когда Дзигоро, ступая своим размеренным, неторопливым шагом, наконец достиг оазиса, пес уже блаженствовал, развалившись в озерце, больше всего похожем на поросячью лужу.
Увидев своего спутника, Йонард запоздало сообразил, что напрасно взбаламутил воду, и теперь Дзигоро волей-неволей придется ждать, пока песок осядет. Он ждал упреков, но их не последовало. Китаец смотрел на него с улыбкой. Неспешно Дзигоро подошел, присел у воды и проговорил:
– Ты мне напомнил старую притчу про одного военачальника, которому тоже очень хотелось пить…
…Этого известного в свое время воина звали Шапур. Однажды, во время охоты он оказался вдали от своего войска и решил утолить жажду в таком же оазисе, как и тот, что сейчас приютил нас. Он направил своего коня к воде и там увидел нищего, который выбирал из своего рубища насекомых. Нищий, не поднимая головы, раздраженно крикнул:
«Кто ты, отродье Таната, появившееся из пустыни в сверкающем платье?»
Шапур подъехал ближе и сказал:
«Да благословит тебя Ахура-Мазда, добрый человек».