В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945
Шрифт:
«Танк справа, танк спереди, танк слева!» Со всех трех направлений советские танки, главным образом «Т-34», пытались сокрушить оборону дивизии. Не обращая внимания на то, сколько стальных гигантов уже взорвалось и горело под смертоносным огнем наших замаскированных противотанковых пушек, всегда еще больше их катилось вперед, чтобы заменить вышедшие из строя машины. Фронт прерывался, проходя сквозь густые леса между Клостердорфом и Смердиньей. Грохот сражения возрос до крещендо.
Небольшая боевая группа из гренадерского полка Дрекселя продолжала держаться между пнями деревьев, скрючившись в снежных норах, позади сооруженных наспех бревенчатых баррикад. Ее поддерживало ПТО обер-ефрейтора Кирмайера из 14-й противотанковой
Сквозь грохот сражения его опытное ухо уловило звук танковых выстрелов, доносящийся справа. Со своей позиции им был виден лишь непроходимый лабиринт пней, груд промерзших бревен, путаница ветвей и корней, при столкновении с которыми захлебнется любая атака. Фермерский сын из Нижней Баварии продолжал ожидать с терпением охотника, вперяясь в лес рысьим взглядом из-за стального щитка противотанковой пушки. К нему подошли другие солдаты из расчета, и они неподвижно застыли на снегу, пытаясь проникнуть взором в эти замерзшие джунгли.
Наконец местонахождение надвигающихся советских войск выдало перемещение стального колосса, проламывавшегося сквозь деревья. Кирмайер жестом приказал остальным прекратить стрельбу, чтобы дать врагу возможность подобраться поближе, пока приближавшиеся ряды атакующих, не зная об этом, вступали в зону огня. За первым танком немцы увидели второй, потом третий, четвертый, сопровождаемый шеренгами русской пехоты, которые, как привидения, пробирались между деревьями. Кирмайер не двигался на своей позиции за щитком орудия, прильнув к резиновому окуляру прицела. Он навел перекрестье на последний танк и твердо нажал на спуск.
Из ствола ПТО вырвался снаряд, ударил по танку и разбросал внутри башни огонь и раскрасневшуюся сталь. Когда с грохотом стали взрываться горючее и снаряды, из горящего танка поднялся густой столб дыма. Стальной корпус фактически заблокировал путь отхода для передних танков, в это же время осыпая окружающий лес осколками и горящим топливом. Кирмайер уже перевел прицел на следующую цель, и после еще двух выстрелов ярко вспыхнул и второй танк. Остальные танки открыли огонь из пушек и пулеметов, слепо стреляя в густой подлесок, будучи не в состоянии отыскать источник вражеского огня. Начали гореть и взрываться третий и четвертый танки. Еще один выстрел из спрятанного ПТО уничтожил гусеницу пятого танка, а его экипаж покинул машину и, избегая обстрела из стрелкового оружия, сбежал в тыл вместе с отступающей пехотой. Этот орудийный расчет потом уничтожил еще три танка – в общей сложности восемь за день.
Когда полковой командир получил рапорт об уничтожении танков и отражении вражеской атаки, он представил командира орудия к награде Рыцарским крестом. К сожалению, в то время боевой группе разрешалось выдавать только один Рыцарский крест, и награда была вручена какому-то генералу, воевавшему к северу от Смердиньи под началом генерала Линдемана. Позднее Кирмайер был награжден Железным крестом за уничтожение танков, что способствовало отражению атаки противника.
20 февраля 405-й и 408-й пехотные полки атаковали противника с севера с намерением отрезать его части, прорвавшиеся по гатям. В ходе тяжелых боев, стоивших нам больших потерь, вечером полкам удалось залатать брешь в обороне и разделаться с очагами сопротивления русских. От точки 38.9 до Клостердорфа путь был свободен, но у наших войск уже не было достаточных сил на то, чтобы отрезать и ликвидировать очередной русский прорыв. За десять дней жестоких боев враг понес такие серьезные потери, что было предпринято наступление на север в направлении Смердиньи, и эта успешная атака позволила нам стабилизировать линию обороны, а изрядно потрепанные дивизии снять с фронта. 28 февраля группа Линдемана, побитая и ослабленная потерями, была временно заменена свежими частями.
Нам объявили, что пехотные полки будут переименованы в гренадерские.
После отчаянного сражения, в котором советский удар на Гайтолово был отражен, нас сменила на позициях 12-я авиационная дивизия, а мы были переведены на спокойный участок фронта. Длинными колоннами новокрещеные гренадеры отправились с бревенчатых баррикад по гатям, которые вели в тыл. Стало необходимым постоянно менять расположение свежевыструганных дорог и троп, потому что они попадали под частый обстрел находившегося неподалеку противника, когда тот их обнаруживал. Солдаты шли гуськом, неся на своих плечах тяжелое вооружение, а иногда им в этом помогали крепкие сибирские лошадки, которые у нас всегда имелись.
Штаб дивизии был передислоцирован в Попрудку, и новый сектор был ей отведен вокруг района Моордамм. Там мы оставались в спокойствии, приходя в себя после ужасных испытаний в Гайтолове, до 30 июня, когда нас опять сменила 225-я пехотная дивизия. На этом этапе войны мы оказались в районе Любань – Шапки —
Ушаки, где мы смогли сосредоточиться на обучении нашего пополнения. После периода подготовки дивизию опять послали на передовую, снова в относительно спокойный сектор на Северо-Западном фронте у «мешка» Погостье.
В остальной период июля 1943 г. командир полка Киндсмиллер пребывал со штабом в маленьком домике с верандой синего цвета. Среди крошечных разбросанных деревень с домами из грубо отесанных бревен крашеное жилище представляло исключение, и небольшой, но привлекательный домик в лесу стал местом вечерних встреч офицеров полка.
Полковник Киндсмиллер, пятидесяти лет от роду, в Первую мировую войну молодым лейтенантом получил ранение, превратившее его в инвалида: его левая рука не сгибалась в локте. Вследствие этого ранения он обычно держал эту руку в жесткой позе, чем-то напоминающей портреты нашего прусского предка Фридриха Великого.
В один из вечеров в середине лета отмечался день рождения командира, и младшие офицеры полка приготовили для него сюрприз. Мы заранее договорились с солдатской радиопрограммой «Урсула», чьи передачи в этом секторе фронта мы слушали каждый вечер, пожелать через нее полковнику счастливого дня рождения и посвятить ему специальную передачу. Когда мы собрались на импровизированное торжество, программа вдруг объявила, что «лейтенанты одного из наших гренадерских полков шлют свои наилучшие пожелания своему командиру в его день рождения, и по этому случаю они попросили сыграть в его честь следующую песню». После этих слов зазвучала навязчивая мелодия популярной песни «Der Nacht-Gespenst» («Ночное привидение»).
Поначалу командир попробовал скрыть свое удивление от этой передачи и нашего выбора, и он типично для себя попытался создать вид, что ему это совсем не по нраву. Конечно, на него произвело впечатление то, что мы постарались оказать ему такое уважение; однако было видно, что наш выбор не отвечал его вкусу. Он открыто заявил, что ему больше понравился бы «Fehrbelliner Reitermarsch» («Кавалерийский марш»). Но тем не менее мы были польщены его реакцией.
В течение следующего дня активность врага в нашем секторе возросла. Советская авиация вновь стала невыносимой помехой, круглосуточно совершая налеты на наши позиции, сбрасывая множество бомб и обстреливая из бортового оружия машины и сосредоточения войск. При нарастающем гуле авиационного мотора солдаты инстинктивно бросались в окопы или искали укрытий под деревьями. Каждый вечер заметно возрастал грохот артиллерии, и над верхушками деревьев проносился отдаленный звук рвущихся снарядов.