В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945

Бидерман Готтлоб

Когда-то здесь был густой зеленый лес с частым подлеском и величественными соснами. Воздух наполняло пение птиц, доносившееся из обильно разросшегося кустарника и с верхушек березовых и ольховых рощ. Но тут пришли армии. Землю разорвали на куски и переворошили бесчисленные потоки бомб и артиллерийских снарядов. Свежая зелень лесов уже не осмеливалась показываться на свет, чтобы вновь не оказаться уничтоженной. Природа в страдании отвернула свое лицо от этой картины воронок от гранат и снарядов, мощных стволов деревьев, расколотых пулеметными очередями, лесных просторов, подожженных трассирующими пулями, где остались одни почерневшие стволы, между которыми солдаты рвутся в бой, согнувшись под тяжестью военного

снаряжения: винтовок и автоматов, холщовых сумок со смертельным грузом ручных гранат, стальных серо-зеленых коробок с лентами пулеметных патронов, противотанкового оружия и мин. В бесшабашном отчаянии они увертываются от разрывов снарядов и ищут малейшего укрытия, где можно отряхнуться от земли. Рваные конечности умирающих деревьев в агонии тянутся к небесам, лишенные каких-либо ростков и жизни в этом аду, сотворенном человеком. В небе, затянутом дымом и пылью сражений, солнце видится лишь как оранжевое зарево, пытающееся проникнуть сквозь воздух, забитый обломками и осколками.

Когда-то тут был ручей, кристально чистый, пробивающий себе путь к реке Волхов и в конце концов впадающий в Ладожское озеро. В прежние годы сюда приезжала интеллигенция и зажиточные люди из Петербурга, чтобы насладиться этими буйными лесными навесами, где можно найти убежище от августовской жары и духоты города. И вот земля Насьи раздавлена и разорвана, когда-то чистый стремительный ручей засорился и забит грязью, взбаламучен и отравлен трупами, этими ужасными осколками войны, которыми забиты леса. Зеленые луга, питавшиеся чистой водой, превратились в грязные болота, перемешанные и отравленные злом, которое обрушилось на эти места. Воздух насыщен и пропах зловонием, исходящим от мертвых солдат и лошадей, нелепо распухших от летней жары.

Прежде здесь стояла деревня, примечательная своими живописными домиками с черепичными крышами, покрытыми слоем мягкого мха. Окна обрамлены тщательно подогнанными ставнями и стеклами, украшены тонкой резьбой стилизованного русского орнамента, сделанной давным-давно. У домов, как правило, крытый вход, окаймленный скамейками. Здесь вечерами сиживали Григорий и Иван с Дуней и Тамарой, покуривая папиросы и посматривая в вечернее небо, то самое небо, столь изумительно описанное Николаем Гоголем в «Мертвых душах».

Но пришли солдаты. Вначале были уничтожены жилища – от них остались лишь черные безобразные кучи пепла, из которых неуклюже и вызывая боль в душе вздымалась труба. Вскоре разрывной снаряд, пущенный далеким русским орудием, снес эту трубу и печь, добавив к чернеющим руинам эту груду обожженного кирпича и известки.

Потом эти руины заняли полдюжины гренадер. Они поспешно вытащили из-за своих поясов шанцевый инструмент и врубились в грунт, закапываясь под почерневшие бревна и пепел. Затем они сложили кирпичи из разрушенной трубы и притащили несколько сломанных стволов деревьев, чтобы укрепить свою боевую позицию. Используя умение и опыт, обретенные во многих прежних боях, они построили свою крепость, обращенную на восток, и оборудовали огневую точку в руинах. Удовлетворившись результатами своего полудневного труда, они установили свой пулемет и приготовили ручные гранаты, сняв предохранительные колпачки с основания деревянных ручек, потом сложили их рядом в аккуратную пирамиду. Солдаты открыли коробки с боеприпасами, проверили и зарядили ракетницы. Потом стали ждать темноты, когда придется отбивать новую атаку.

Ночью тьму внезапно разорвали взрывы, вспышки от стрельбы осветили ряды похожих на привидения фигур, быстро продвигающихся по лесной поляне. Гренадеры схватились за ручные гранаты и скрючились за своим пулеметом; сердце бешено колотилось, ужас сковал конечности. Вдруг над их шлемами защелкали и засвистели пули русских автоматов. Одним махом солдаты пулеметного расчета выдернули чеки ручных гранат, швырнули гранаты в

темноту и застыли в ожидании. Над маленькой группой пронеслись взрывные волны, а вслед за ними – стоны раненых русских. Схватив пулемет, старший расчета стал стрелять в темноту короткими очередями. Остальные присоединились к нему, открыв огонь из винтовок и автоматов. Крики стали слабеть, и послышался жуткий шум тел, проламывающихся сквозь кустарник, – это отступал вражеский патруль.

В неясном свете магниевых вспышек силуэты атакующих растворились в темноте; разведка была временно отброшена. Гренадеры пригнулись в своих стрелковых ячейках и приготовились к новому налету, а над искореженной местностью поплыл безошибочный пульсирующий шум моторов. Шли танки. Немецкие артиллерийские батареи начали стрельбу залпами по вражеским позициям через головы солдат в руинах; разрывы снарядов крупного калибра заглушали рев моторов и грохот тяжелых стальных траков. Русские танки притормозили, заколебались и застыли в ожидании.

С рассветом начался артиллерийский налет, обрушивший снаряды из более чем тысячи орудийных стволов неприятеля. Русские господствовали в небе, и советская авиация сбрасывала противопехотные бомбы и поливала немецкие позиции из пулеметов и пушек. Гренадеры изо всех сил вжимались в землю. В воздух летели огромные куски кирпича и камня; глиняные стенки огневой позиции рухнули на тяжелые грязно-серые шлемы гренадер. Земля тряслась и дрожала в агонии. Какой-то солдат надвинул свой шлем налицо, бесполезно стараясь спрятаться от этого кошмара – ничего не слышать, ничего не видеть и ничего не чувствовать.

В этот момент заряжающий Григорий Богаткин, Балтийский фронт, загнал еще один 152-миллиметровый снаряд в уже раскалившийся казенник своей гаубицы. Это наступление велось 364-й гвардейской дивизией и 35-й танковой бригадой. Снаряд прогрохотал в воздухе, врезался в землю и взорвался, похоронив четырех съежившихся солдат в серо-зеленом под кучей земли и обломков. Там, где эта четверка пряталась, пригнувшись, на своей позиции, осталась одна воронка. Из земли торчала одинокая рука, на которой тускло поблескивало золотое обручальное кольцо.

Когда этот град артиллерийского и ракетного огня переместился вперед, двое из шести, зарывшихся глубоко в землю, оставшиеся в живых, пришли в себя и зашевелились. Они очутились рядом со своим «MG», наполовину засыпанные песком и камнями. Их крошечный окоп обвалился под этим обстрелом. Сквозь лесную чащу они отчетливо различали жуткий и знакомый шум грохочущих двигателей. Шли русские. Танки «Т-34» в сопровождении пехоты.

Неясные силуэты стали появляться на поляне из края леса. Эти двое попытались открыть огонь из своего «MG», того самого оружия, которое так верно защищало их в прошлых сражениях. Но вместо быстрой, резкой очереди, столь характерной для германского автоматического оружия, раздался лишь одиночный выстрел, потом тишина – заклинило подачу ленты. Командир расчета развернул пулемет, и оба отчаянно принялись высвобождать затвор. Налегая всем весом на оружие, они безуспешно пытались очистить патронник и своими тяжелыми армейскими ботинками заставить рукоятку затвора отойти назад. Механизм остался замершим, без движения.

Громыхание танковых траков приближалось: враг подходил; все ближе слышались крики «Ура!» атакующей пехоты. Один из гренадер вскочил на ноги и бросился к другой позиции в поисках другого пулемета, но нашел там только пустую воронку, на краю которой из земли высовывалась лишь одинокая рука. В этот момент сержант-артиллерист Иван Черников в головном танке 35-й советской механизированной бригады нажал на спуск своей 76-миллиметровой пушки. Осколки перерубили обе ноги гренадера ниже колен. С криком гренадер упал на землю и стал звать на помощь. Но никто не услышал этих криков, и он пополз в тыл, таща за собой обрубки своих ног.