В снегах родной чужбины
Шрифт:
— Сматываемся! Живей! Тачка неподалеку. Шустри, кент!
— Насовсем? Иль как? — еле понял смысл сказанного.
Колька достал из подвальчика деньги и перенесенное из тайги золото. На сердце словно снег выпал.
«Так и не увиделись. Ничего ей не сказал. Не успел. Теперь придется ли свидеться? Подумает, что врал, сбежал, как последний негодяй!» — выключил он свет, уходя. Шагнул в темноту сумерек, поспешил следом за посланником.
— Как надыбал меня? — спросил глухо.
— Шофер о тебе вякнул. Показал на
Такси остановилось на окраине Охи возле нефтепромысла. Посланник швырнул водителю пачку денег. И, оглянувшись, на Кольку, бросил:
— Вытряхивайся!
Коршун забрал из багажника деньги, золото. Не глядя по сторонам, шел след в след.
На Дамире посланец замедлил шаги. Оглядываться стал, прислушиваться. Потом, толкнув Коршуна в глухой, обнесенный забором двор, указал на баньку, стоявшую неприметно в глубине. И сказал:
— Туда вострись…
— Нарисовался, падла! Живой и в духах! Ну, что трехали? Надыбали тебя?! От нас никуда! Даже в могиле не притыришься! — Ему встал навстречу законник.
Сидевшие за столом фартовые даже головы не повернули в сторону Коршуна. Он для них был шпаной, недостойной внимания.
— Стопорило наш накрылся. Надолго. А дела не ждут, — объяснили коротко и в эту же ночь взяли в дело…
— Шмонать меня начнут по всей Хангузе. Лягавый первым шухер поднимет, — вспомнил Колька, протрезвев на утро.
— Его шмон — херня! Вот вчера ты файно лягавого замокрил. Который кассу стремачил. Одним ударом дух выпустил! Шикарно уделал. И навар лафовый! Вся зарплата геологов! Как приснилась фраерам! — хохотали фартовые.
Вечером по липовым ксивам улетела «малина» в Холмск. Там тряхнули пароходство, а через неделю — банк. Еще двоих пришлось отправить на тот свет. И ночью уехали в Корсаков. Там ювелирный обчистили. Тряхнули двоих ростовщиков. Одного, чтоб не возмущался громко, Коршун успокоил навсегда. И через неделю «малина» была уже в Невельске.
Там кенты с месяц гужевались с местными фартовыми. Кутили ночами в ресторанах, тискали податливых девок. Протрезвев на пару дней, опять в дело пошли. Меховой магазин наизнанку вывернули. И тут же в Южно-Сахалинск. Там три месяца никуда не вылезали. Залегли на дно. Чтоб самим дух перевести и дать милиции отдых забыть кликухи и особые приметы.
Колька жил между делами и попойками. Редко бывал трезвым. Он лапал девок, грубо овладевал ими, легко, без жалости расставался, не зная имени, не помня лица.
Иногда, во сне иль пьяном бреду, виделись ему голубые
В Южно-Сахалинске, переведя дух и осмотревшись, решили фартовые тряхнуть ювелирный. Он стоял в центре города, хорошо просматривался со всех сторон. Глухой двор был обнесен высокой стеной. Впритык к нему стояли два жилых дома, такие же мрачные, крепкие.
Ни продавцы, ни рабочие магазина не шли на контакты с покупателями, зеваками. Ни одного лишнего слова не вытащить. Рабочие не выходили в покупательский зал, изредка появлялись на зов продавца. В торговом зале постоянно дежурила вооруженная охрана. Сигнализация была подключена не только к дверям и окнам, но и к прилавкам, витринам. По ночам тут дежурила охрана со сторожевыми собаками.
Этот магазин казался неприступной крепостью, против которой были бессильны все воры города.
Южно-сахалинские фартовые трясли его в последний раз лет восемь назад. Тогда здесь не было многого. И прежде всего — сигнализации, орущей при малейшем прикосновении истеричным воплем милицейской сирены, бросающей законников в липкую дрожь.
Не было стольких сторожей. Дремал в своей будке дряхлый старикан, державший на привязи беспородную дворнягу, облаивающую всех кошек и прохожих. Не дежурила в зале вооруженная милиция. Не было на окнах решеток из арматуры. И воры частенько появлялись здесь.
Правда, в последний раз потеряли они на ювелирном четырех кентов. Двоих пристрелил сторож, один попал в лапы милиции, испугавшись непрочности водосточной трубы; еще один не смог выбраться на чердак — не сориентировался в темноте, его взяли за прилавком. Обоих расстреляли через три месяца — за громадный ущерб, причиненный государству.
Остальных три года искали по всему острову. Фартовые и теперь помнили то время, когда в городе негде было ступить от милиции.
«Малины» города видели, как защитили от них ювелирный. К нему теперь даже подходить было страшно. Потому, узнав о замысле Пана, пахан южно-сахалинских «малин» не препятствовал. Лишь предупредил, что тряхнуть эту точку — безнадега…
Пан лишь усмехнулся, услышав предостережение. И сказал, что не видел в своей жизни стен без трещин, крепости без лазейки.
Он внимательно рассмотрел план ювелирного, дотошно расспросил о нем фартовых города. И частенько в сумерках прогуливался с двумя законниками вокруг магазина.
Когда Пан узнал, что в ювелирный поступил новый товар, своими глазами приметил машину, въехавшую под охраной милиции во двор, и решил не медлить.
— Завтра на дело! Возьмем ювелирный и на материк. Года два в гастролях помотаемся. Там дальше видно будет…
Никто из городских фартовых даже не додумался, как легко и просто можно было попасть в ювелирный через люк, выходивший за двор магазина.