В союзе с Аристотелем
Шрифт:
— А вы точно знаете, что бабка здесь живет? — спросил Аркадий.
— Мы ее тут видели.
— Этого мало.
Некоторое время шли молча. Аркадий изредка поддерживал Галину Владимировну, когда она поскальзывалась.
Юрка вдруг схватился за голову:
— Сколько тайн!
— Как этого летчика фамилия-то — Дятлов? — спросила Галина Владимировна.
— Дятлов. Вызывать будете? — Юрка забегал то с одного бока, то с другого, смотря с кем разговаривал.
— Может быть.
— А в милицию сообщим когда — сейчас?
— А как по-твоему? — спросил Аркадий.
И Юрка перебежал на
— Конечно, сейчас!
Подошли к дому Гайворонских.
— Проводим Галину Владимировну до моста, — сказал Аркадий. — В милицию нужно идти с чем-то в руках. А у нас руки пустые. Сектанта нет, бабки нет, у Кати — справка. Дятлов? Не маловато ли?
— Как же быть?
— Пока для нас главное, чтобы Катя пришла в школу, — сказала Галина Владимировна. — А там видно будет. Если уж Катя не придет…
— Бабку мы поймаем как миленькую, — заверил Юрка. — Мы ее живо… Ага, Валерка?
— Что?
— Я говорю: старуху мы завтра же сцапаем. Она где-то тут живет.
Валерка пожал плечами. За всю дорогу он проронил лишь несколько слов. Он все думал и передумывал, стараясь как-то объяснить себе все происшедшее в вагоне и у Поршенниковых, но никаких объяснений не выходило. А ведь это он, Валерка, первым натолкнулся на бородача и стал первым очевидцем начавшихся странностей, когда обнаружил Мистера в сенях Поршенниковых. И мальчишке вдруг явилась мысль, что не испугайся он тогда, не струсь, а зайди сразу в дом да расспроси, в чем дело, как попал в сени петух, — кто знает, может, и не случилось бы всего этого, не пострадала бы Катя, не было бы тревог ни у Галины Владимировны, ни у Аркадия и ни у Юрки. Столь неожиданный вывод встревожил Валерку. И он быстро уверил себя в том, что все равно это бы произошло. И потом, как же он, Валерка, мог предугадать, что последствием его нерешительности будет такое злодеяние? А может быть, всегда так бывает? Может быть, всегда за трусость одного расплачиваются другие? Валерка вздрогнул и почувствовал, как мышцы его тела слабеют и лоб покрывается испариной.
«Почему же я такой? Неужели я не гожусь в пионеры? Неужели я не могу быть смелым?.. Могу! Только надо через силу заставлять себя поступать так, как поступать боязно, на что не хватает решимости, и постепенно это войдет в привычку», — думал Валерка.
Между тем дошли до моста. Учительница поднялась на насыпь и помахала рукой. Аркадий тоже вскинул руку.
На обратном пути Юрка все говорил и говорил. Он говорил, что знает теперь, кто такие божьи люди — это жулики и предатели, и что он так распишет матери сегодняшнее событие, что у нее последние боги из головы вылетят.
Аркадий его перебил:
— С антирелигиозной лекцией придется подождать, брат. Дело в том, друзья, что нам следует придержать язык за зубами. Чтобы никакие ни сплетни, ни слухи не разносились. Хоть мы и уверены в черных делах Поршенниковой, однако не имеем права наушничать обществу. Придет время — и мы заявим открыто… К тому же вы собираетесь ловить старуху, значит, нужна тишина, иначе спугнем птичку. А так, будто все забыли, будто ничего не помним.
— Пожалуй, верно, — согласился Юрка.
Валерка печально направился к своей калитке.
Во дворе Юрка неожиданно спросил Аркадия:
— А как ты с Галиной Владимировной вместе оказался?
— В кинотеатре встретил. Совершенно случайно. Смотрю — вроде знакомое лицо. Думал-думал и вспомнил.
— Она тебе нравится?
Аркадий с улыбкой глянул в серьезное лицо брата, переспросил:
— Так сказать, вопрос ребром: нравится или нет?
— Да.
— Нравится.
— Она хорошая. У нее вон какой почерк, как в прописях напечатано, — проговорил Юрка.
— Вот именно.
— И потом, она не картавит. А то вот у нас была пионервожатая, так ох и картавила — прямо ничего не поймешь.
— Вот видишь, сколько хорошего… Запомни — ни гугу. Понял?
— Понял.
Глава шестая
КАТЬКА ВОЗВРАЩАЕТСЯ В ШКОЛУ
Солнце не спешило заглядывать на Перевалку. Уже вокзал на той стороне реки, оперный театр с волнистым, точно облепленным рыбьей чешуей куполом вспыхивали от его лучей и даже окна низких домов горели красным огнем, а на Перевалке все еще было серо, хотя над головой уже дышал свет, жил свет.
Потом солнце показалось и здесь. Оно появлялось из-за насыпи и на миг задерживалось на ней, точно ожидая, что кто-то вдруг приделает ему колеса и оно сможет катиться по рельсам легко и быстро, а не тужиться, карабкаясь вверх. Если в это время случалось проходить поезду, то невольно ожидалась катастрофа: или поезд расшибется о солнце, или раздробит его на куски, или толкнет его в бок и покатит по рельсам, да к мосту, да через мост, да на вокзал, да переполошит всех пассажиров.
Юрка оглядел небо. Сплошной темно-серый свод, чуть приподнятый на востоке сосредоточенным усилием восходящего светила. Поднимать его дальше солнцу, казалось, не хватало мочи, и оно, едва выйдя, начало вдавливаться в кромку тучи.
Где-то закричал поздний петух и вдруг осекся, точно понял свою оплошность; издалека, от городского вокзала, долетел паровозный свист, на пути прихватив с собой заспанный бас парохода, — на Перевалке привольно смешивались звуки города и деревни и особенно четко слышались утрами.
Вышел Валерка.
— Ты уроки все сделал? — спросил он.
— Все. Я даже лишний пример решил. Замечтался, потом смотрю — уже третий столбик решаю, а нам задали два. А ты лишнего не решил?
— Нет.
— Значит, ты мечтать не умеешь.
— Умею. Только за уроками у меня не мечтается.
— А я могу в любое время.
Они всегда находили разговор. Вернее, он сам приходил. Стоило одному сказать фразу — и готово. Как от спички разгорается ворох хвороста, так у них от слова занимался разговор.
Разумеется, их волновали события прошедшего дня, и не столько случайная встреча с Катей в вагоне, сколько внезапно открывшаяся жутковатая связь сектанта с Поршенниковыми, связь, которая еще в первые моменты неосознанно, исподволь, намечалась и рассеялась затем ловкой игрой Поршенниковой. Некоторое время сам факт этой связи не то что пугал Юрку, а как-то поражал, удивлял, как поражало и удивляло его появление бесцеремонного бородача на родной улице. Потом, однако, припоминая многие слова Аркадия о религии и сектах, о болоте, мальчишка вдруг понял серьезность и значительность происходящего.