В степи опаленной
Шрифт:
– Отсюда до немцев, - объясняет Бабкин, - по ничейке метров пятьсот шестьсот, не больше. Так что услышат.
– А не вмажут они по блиндажу фугасным, как вы вещать начнете? высказывает опасение командир роты.
– Не беспокойтесь!
– успокаивает Миллер.
– Репродуктор мы поставим далеко от блиндажа. А вот для охраны репродуктора, на случай, если немцы вздумают его повредить или утащить, прошу выделить пару автоматчиков. Половчее которых.
– А если немцы начнут бить по репродуктору?
– Все предусмотрено. Я автоматчиков проинструктирую. Лишней
Заносим все оборудование в блиндаж, вход в него завешиваем плащ-палаткой, чтобы со стороны противника не был заметен свет: мы светим фонариками. Потом зажигаем плошку. В блиндаже - сплошные нары, устланные сухой травой. Миллер устанавливает на них микрофон и все остальное оборудование. Приходят два автоматчика, выделенные командиром роты, - два молодых парня. Миллер начинает инструктировать их:
– Сейчас мы с вами пойдем, скрытно от противника, поближе к нему, на ничейную полосу...
– Ползком лучше, - вставляет Бабкин, - тут недалеко, ежели в рост, на фоне неба могут заметить...
– Ну что же, ползком так ползком.
– Миллер обращается ко мне: - Попрошу вас: сходите с этими товарищами до места, где будет стоять громкоговоритель, проследите, чтобы все было подготовлено как надо. Длина кабеля - двести метров, надо использовать его на всю длину.
Значит, до немцев не дойдем только на четыреста метров, - прикидываю я. А если у них ближе боевое охранение, дозор какой-нибудь? Спросить Бабкина или командира роты? Но неудобно, еще подумают, что трушу... И я молчу.
Миллер продолжает:
– Громкоговоритель установите, обратив его в сторону противника. Лучше в ямке или неглубокой воронке, чтобы в случае обстрела не пострадал. Да и вы, товарищи, - обращается он к автоматчикам, - окопайтесь или тоже воронку какую-нибудь используйте, от громкоговорителя метрах в десяти, ну, словом, так, чтобы вы его хорошо видели. Заляжете и будете охранять. А то мало ли что! Бывали случаи - передача идет, а немцы к репродуктору ползут, чтобы утащить. Так что смотрите в оба. Когда я закончу передачу, вы услышите в громкоговорителе, по-немецки, гутен нахт. Гутен нахт - запомнили? Вот сразу после гутен нахт - забирайте громкоговоритель и идите обратно, по пути сматывайте кабель. Если немцы начнут обстрел - переждете. Ваша главная задача - репродуктор сберечь!
Выбравшись из окопа, я и два автоматчика отправляемся в путь. Один идет впереди налегке, с автоматом наизготовку. Следом второй тащит ящик с громкоговорителем. А за ним следую я с мотком кабеля и разматываю его за собой.
Я уже не раз выходил на ничейную полосу ночью с рупором. Но все равно каждый раз делается страшновато - когда знаю, что между мною и противником нет никого из своих и, когда всегда есть вероятность, что противник может оказаться значительно ближе, чем предполагается. Страшновато и сейчас...
Сначала мы идем согнувшись, но когда впереди идущий автоматчик ложится на землю и начинает двигаться ползком, на такой способ передвижения переходим и мы. Жесткая, сухая трава колет руки, цепляется за гимнастерку, локти и колени то и дело наталкиваются
– Кабель кончится - стоп! Будем подсоединять.
Проползаем еще немного. Передний автоматчик замирает неподвижно. Кончился кабель! Ползу вперед. Подсоединяем конец кабеля к громкоговорителю, на ощупь находя нужную клемму, - Миллер показал, как это делать. Находим в траве небольшую впадину, умещаем репродуктор туда. Порядок!
Вот только не услышали бы нас немцы сейчас, до начала передачи! Нервы напряжены: а что, если услышат и на шорох дадут пулеметную очередь или сыпанут минами?
Как наставлял нас Миллер, проползаем вперед от репродуктора в сторону противника шагов десять - пятнадцать. Шепчу автоматчикам:
– Окопайтесь тихонько, на всякий случай!
– Да мы и так, товарищ лейтенант! Найдем подходящую ямочку...
– Только не вместе!
– шепчу я.
– Один - правее репродуктора, другой левее, и слушайте внимательно! Не передачу, а что вокруг!
– Понимаем!-отвечает один из автоматчиков, и в его тоне я улавливаю: что, дескать, ученых учить.
С репродуктором, кажется, все в порядке... На секунду настораживаюсь: не слышно ли чего со стороны противника? Нет, полная тишина... Только где-то неподалеку в траве тренькает кузнечик. Такое впечатление, что сейчас, в этот ночной час, на всем фронте тишина. Может быть, так оно и есть.
Отправляюсь обратно. Теперь уже нет ощущения отованности от своих, какое было, когда тащили репродуктор и кабель. Уже не ползу, только иду, пригнувшись, прихватывая одной рукой кабель, чтоб не сбиться куда-нибудь в сторону. Кабель приведет точно к блиндажу, где меня ждет Миллер.
Вот и блиндаж, освещенный трофейной плошкой. Ввалившись туда, обрадованно говорю Миллеру:
– Все в порядке, товарищ капитан! Можно начинать!
– Спасибо!
– Миллер смотрит на меня, улыбается: - А вы, дорогой лейтенант, весь в репьях!
– Это когда полз...
– смутившись, бормочу я и начинаю сдирать с себя репьи, они всюду - на коленях, рукавах и на подоле гимнастерки. Наверное, я сейчас похож на бродячего пса.
Пока я веду эту очистительную работу, Миллер перебирает патефонные пластинки, потом говорит:
– Ну, для начала мы угостим наших слушателей немецкой классической музыкой.
И вот звучит музыка. Плавная, немного печальная мелодия словно зовет к раздумьям, она и волнует, и одновременно успокаивает. Хочется слушать ее еще и еще. Мы сидим молча, красноватые блики от плошки лежат на лицах, на земляных стенах блиндажа, на протянувшихся над головой бревнах наката. Сколько лет прошло - а и сейчас перед глазами стоит этот блиндаж, сосредоточенные лица моих товарищей, бегучие красноватые блики на крутящейся патефонной пластинке, а в ушах слышится, не ослабев с годами, грустная, щемящая душу мелодия...