В стране чистых красок
Шрифт:
И тем не менее, их (пока что!) «набралось» уже три пары.
Я спрашивал Ланею об этом. Она находит мои вопросы смешными и странными. Она смеется – а смех у нее очаровательный – и говорит:
– А как же вы на своей Земле умудряетесь обходиться?
– Нам хватает одного отца и одной матери, – отвечаю я. – Разумеется, в далеком прошлом у различных народов Земли имелись различные варианты семей – так называемые большие семьи, например; существовал также обычай передавать детей на воспитание дяде или тете…
– Зачем же такие сложности? – удивляется она. – Почему с самого начала не использовать
– Не знаю, – говорю я. – Так уж сложилось. (Как быстро я перешел к обороне и всего лишь оправдываю земные традиции!)
– А у нас, – говорит она, – при исполнении столь жизненно важных функций всегда используется кооперация. Знаешь, у нас даже поговорка есть: чем больше родителей, тем лучше.
– Да, я ее не раз слышал, – отвечаю я. – Но все же кто из них – чисто физически – произвел тебя на свет?
Она неодобрительно качает головой.
– Я этого и сама не знаю. Это же тайна!
– А почему же ты не спросишь?
– Потому что не хочу. Ведь если знаешь – никакой тайны не остается!
– Неужели так важно ее сохранить?
– О да! – Она смотрит на меня очень серьезно и очень внимательно, широко раскрытыми глазами. – У нас на Калдоре много тайн. Тайны – суть нашего бытия.
– А мы на Земле, – говорю я, – тайны раскрываем и стараемся объяснить, в чем заключается их суть.
Она, помрачнев, кивает.
– Это потому, что вы люди страстные и нетерпеливые. Вы раскрываете мелкие тайны, чтобы за ними обнаружить другие, более сложные, недоступные вашему пониманию.
– Тебе-то откуда это известно?
– Так ведь ты согласился лететь на Калдор и поставить на кон свою жизнь, только чтобы проникнуть в великую тайну космического пространства и попасть на чужую планету. И обнаружить, что живущая там раса совершенно на вас, людей, не похожа. Твое путешествие сюда напоминает обряд инициации, вроде нашего Времени Разрушения. Мы, жители Калдора, ничего подобного делать бы не стали. У нас и на своей планете тайн хватает, и нам совершенно не требуется пересекать просторы космоса, чтобы встретиться с новыми тайнами.
Но я пер, как танк, со свойственным мне нетерпением и упрямством.
– И все-таки: какова причина того, что у тебя три пары родителей?
– У нас не три пары родителей; обычно у нас их четыре.
– Значит, я еще не успел познакомиться с твоими четвертыми отцом и матерью?
– Да. И я тоже. Одна из родительских групп никогда не бывает известна. За исключением особых обстоятельств.
– Но почему?!
– Есть причины. А кроме того, это еще одна тайна.
– Уж больно много у вас тайн! – пробормотал я.
– О да! И только благодаря им нас можно понять.
И это сущая правда. Еще месяц назад я бы настойчиво продолжал выпытывать у нее ответ, просил бы объяснить поточнее, в чем же заключается эта великая тайна, не является ли она просто чьей-то выдумкой и сколькими тайнами вообще они обладают на Калдоре, какие из них наиболее характерны и так далее. Теперь же, хоть любопытства у меня ничуть не убавилось, я успел кое-что узнать об обычаях этой планеты. Существуют определенные вещи, о которых здесь спрашивать просто не полагается. Во всяком случае, прямо. Надеюсь, мне удастся в итоге узнать об этом
И вот Ланея сидит у меня на коленях, обняв меня за шею и прижавшись губами к моей щеке. Я нежно глажу ее длинные темные волосы. Она вздыхает, обнимает меня крепче и устраивается поудобнее, прижавшись ко мне еще теснее.
Неужели все женщины во Вселенной ведут себя одинаково?
Теперь мне странной кажется даже мысль, что я когда-либо ел мясо. Здесь, на Калдоре, табу на мясо чрезвычайно строгое. А отвращение к плотоядным сравнимо разве что с тем отвращением, какое мы испытываем к каннибалам. Ныне и я полностью разделяю эту калдорианскую фобию; наверное, она передалась мне чисто эмоционально – от Ланеи, ее родителей и остальных здешних жителей.
Но, по-моему, раньше-то я мясо на Калдоре все-таки ел и обеспечивали меня им Дерних и кое-кто еще. Не помню, правда, ели ли они его со мною вместе, но мне это представляется вполне возможным.
Но более вероятно, что они готовили вегетарианскую пищу таким способом, что она чрезвычайно напоминала мясо. Их лучшие повара в этом смысле большие искусники. Фальшивые «мясные блюда», например, специально готовятся раз в году по поводу одного из праздников.
Калдорианцам, на мой взгляд, свойственно прямо-таки невероятное чувство общности и взаимосвязанности всего живого. Это некое врожденное «экологическое», как я бы его назвал, чувство, которое в них не менее сильно и естественно, чем сексуальное влечение. Калдорианец, сознавая свое исключительное место в природе в качестве разумного существа, тем не менее воспринимает себя одним из видов животных, обитающих в соответствующей окружающей среде, которую, правда, немного изменяет, как бы приспосабливая для большего своего удобства. Однако примерно то же делают, например, и бобры. Так или иначе, эти перемены в природе сведены калдорианцами до минимума и вполне предсказуемы.
Большая часть планеты неокультурена, здесь процветает «дикая жизнь», хотя цивилизация и бесконечные миграции народов насчитывают уже многие тысячи лет. Понимание совместимости этих явлений дает мне неописуемое ощущение умиротворенности и свободы.
На Калдоре табу распространяется не только на мясо, рыбу, домашнюю птицу и те продукты, которые перечисленные живые существа производят, но и на многие овощи.
Что, на мой взгляд, не так уж и нелогично. Если подумать, то с какой стати животным занимать особый статус только потому, что они питаются мясом или растениями? Разве менее достойна жизни, например, морковь, даже если двигаться она не способна?
Не слишком логично – уважать лишь те свойства, какими обладаешь сам, и объявлять их самыми необходимыми и существенными во Вселенной.
Мог бы я съесть, например, способных беседовать друг с другом розу, азалию и сикомора, что растут у меня на заднем дворе?
Мог бы я съесть любое умеющее разговаривать существо, будь то животное или растение?
Предположите, что бифштекс у вас на тарелке стал бы взывать о помощи? А телячья котлетка умоляла бы отвести ее к маме?
Или бобы стали бы отчаянно кричать, когда их бросают в кипящую воду?