В стране чудес
Шрифт:
и не давали воющей толпе приблизиться к ним.
Пленников ввели через узкое отверстие во внутренность пали, середину которой занимал каменный дом грубой постройки, покрытый большими
аспидными плитами. Ночь уже настала, и перед входом дома горел костер, освещавший красноватым отблеском всю сцену. Перед огнем сидел
дикарь, скрестивши ноги, на какой-то скамье, покрытой циновкой из лиан. Он был одет, как и все, но пара толстых золотых браслет на руках,
обнаженная сабля, лежавшая передним рядом с луком и стрелами, и толпа
вождь мечисов.
— Кого ты привел, Муза?— спросил он суровым голосом начальника, сопровождавшего пленников.
— Бай!— ответил Муза, -это двое бродяг, они грабили сегодня утром твои плантации мовы, и мы схватили их в то время, как они собирались
бежать.
— Вот как!— сказал вождь, обращаясь к беглецам, — вы посмели грабить на моей земле! Не подозревал я у жителей долин такой дерзости.
Они оскорбляют Бая в самом его жилище! Видано ли это!
— Предводитель,— ответил Андре,— я уже говорил Музе, что мы не думали никому делать зла, пользуясь твоими плодами, мы полагали, что у них
нет хозяина.
— Узнаю лживый язык жителей долин! — гневно вскричал вождь. — Вы преследуете нас, как зверей, вы отняли у нас плодоносные долины, и
теперь хотите выгнать нас из этих мрачных гор, в которых произрастает мова, не дающая нам умереть с голоду! А когда попадаетесь в наши
когти, вы прикидываетесь невинными. Неужели вы думаете, что я забуду кровь, пролитую между нами? Ни один из вас не уходил живым из моих
рук. Через два дня настанет новолуние, и когда серебряный серп покажется на небе, кровь ваша прольется под ножом жреца к подножию священ-
ной мовы. Слышишь, Муза! — прибавил он, обратившись к вождю, —ты мне отвечаешь головою за этих собак. Уведи и стереги их.
Андре и Миану, бледного и дрожащего от ужаса, но все-таки держащего на руках обезьяну, вывели из паля, и через четверть часа, миновав
множество других палей, они очутились связанными в тюрьме.
Ни один индус не выходил живым из моих рук
Это был большой сарай из древесных стволов и бамбука, прислоненный одной стороной к горе, которая таким образом и была четвертой степной постройки. Спереди, между двумя стволами, оставалось пустое пространство, служившее дверью. Перед самым входом стояла
великолепная мова, вековой ствол которой поддерживал грубый каменный алтарь: место казни было перед самой тюрьмой.
Когда пленников вязали, испуганный Гануман бросился на крышу тюрьмы и затем исчез. Оставшись одни, юноши затосковали. Особенно опечалился Миана потерей обезьяны, так что Андре, несмотря на собственное горе, стал утешать его, он обещал на следующий день упросить вождя
помиловать их, посулив за себя хороший выкуп.
Но Миана был неутешен.
— Если мы и вырвемся отсюда, — говорил молодой индус, — кто возвратит мне моего Ганумана?
В это время тяжелая дверь сарая отворилась и вошел Муза, шатаясь, с горящей головешкой в руках. Очевидно, он угостился не в меру мововой
водкой. Он приблизился к пленникам и, глядя- на них мутным взглядом, пробормотал несколько раз:
— Бай сказал, что я отвечаю головой.
Потом он вышел, с шумом захлопнул дверь и присоединился к товарищам, пившим около огня водку.
— Видишь, — сказал Миана, — нас хорошо стерегут.
— Не очень - то, — ответил Андре. — Муза и теперь хмелен, а скоро будет мертвецки пьян.
Когда он отворил дверь, я заметил, что другие сторожа угостились не меньше его.
— О, если бы нам удалось развязать веревки!— пробормотал молодой индус.
— Да, но как?— возразил Андре. — Кинжалы у нас отобрали, а зубами не перегрызть эти крепкие путы. Притом, если Муза нас поймает, ничто
не спасет нас от гнева. Лучше подождать утра и попытаться умилостивить бая или, по крайней мере, возбудить в нем жадность.
Пока они шопотом разговаривали, перед сараем все затихло.
Андре с трудом подполз к двери, стараясь в щель рассмотреть, что сделалось с их стражею.
Случилось то, что он предвидел: дикари, пьяные, валялись на земле и спали. Но, видно, Музу и пьяного не оставляла забота: он спал навалившись
своим грузным телом на дверь тюрьмы. Бежать через нее, очевидно, было невозможно. Оставалисьь стены, но с трех сторон древесные стволы, пере-
плетенные бамбуком, представляли непоколебимую твердыню, с четвертой стороны возвышалась голая скала, а соломенная крыша была слишком высоко.
— Видишь, Миана, я был прав, — сказал печально Андре, бежать невозможно, остается надежда на жадность бая.
В это мгновение на крыше послышался легкий шорох, казалось, кто-то пытался разобрать солому.
Вдруг большой пучок ее был снят невидимой рукой, и через образовавшееся отверстие юноши увидели звездное небо.
— Андре-саиб, вы здесь ? — прошептал кто-то.
— Это Мали ! — вскрикнули дети, забыв об осторожности.
— Тише!— послышался снова голос. — Ни слова!
Дело идет о нашей жизни.
Этот крик действительно разбудил Музу, он старался приподняться, но снова упал на землю.
Минуту спустя в сарай спустилась через отверстие веревка, и старый Мали, с неожиданной для его лет ловкостью, спустился к пленникам.
В одно мгновение он перерезал связывавшие их путы и, молча обняв их, прошептал:
— Ни слова, скорее вон отсюда. Сначала ты, саиб.
Андре повиновался и по веревке поднялся на крышу. Вслед за ним взобрались Миана и Мали.
Мали вытянул за собою веревку на крышу, потом положил оторванную солому на место, прикрыв таким образом отверстие.