В стране уходящей натуры
Шрифт:
Я впервые находилась в Национальной библиотеке, одном из красивейших памятников архитектуры. Интерьеры поражали великолепием: на стенах парадные портреты губернаторов и генералов, колоннада в итальянском стиле, выложенный мрамором пол. Впрочем, как и все в городе, библиотека переживала не лучшие дни. Потолок на втором этаже просел, колонны потрескались, книги и рукописи валялись где попало. И здесь расхаживали читатели, в основном мужчины, которые меня проигнорировали. За каталожными шкафами обнаружилась дверь, обитая зеленой кожей, а за ней еще одна лестница. Я поднялась на следующий уровень, где был длинный коридор с низким потолком,
— Что я могу для тебя сделать? — спросил он.
Несмотря на явный акцент (к примеру, «что» он произносил как «што»), я бы затруднилась сказать, откуда он родом. Но когда я к нему присмотрелась, я даже вздрогнула от неожиданности.
— Мне казалось, все евреи давно умерли, — пробормотала я.
— Кое-кто остался, — улыбнулся он. — От нас, ты знаешь, не так-то просто избавиться.
— Я ведь тоже еврейка, — выпалила я. — Меня зовут Анна Блюм. Я нездешняя, а в городе живу уже больше года, ищу здесь своего брата. Вряд ли вы его знаете. Уильям. Уильям Блюм.
— Нет, милая. — Он покачал головой. — С твоим братом я незнаком.
Он спросил остальных, но они тоже покачали головами.
— Вообще-то он тут давно, — объяснила я. — Скорее всего, он умер, если только ему не удалось бежать.
— Очень может быть, — мягко ответил раввин. — Люди здесь часто умирают. Стоит ли рассчитывать на чудо?
— Если вы о Боге, то я давно перестала в него верить, — сказала я. — Еще девочкой.
— Я тебя понимаю, — сказал раввин. — Когда вокруг такое происходит, многие, подобно тебе, теряют веру.
— Уж не хотите ли вы сказать, что сами вы верите в Бога? — спросила я.
— Мы с Ним разговариваем. Другое дело, слышит ли Он нас.
— Моя подруга Изабель верила в Бога. Она тоже умерла. Я продала ее Библию мистеру Гамбино, Агенту По Восстановлению Качества, за семь глотов. Ужасно, да?
— Ну почему. Есть вещи поважнее книг. Еда стоит выше молитвы.
В присутствии этого человека со мной творилось что-то странное: чем дольше мы разговаривали, тем сильнее я себя ощущала маленькой девочкой. С ним я вспоминала, как все было в детстве, в смутные далекие времена, когда я свято верила в то, что говорили мне взрослые. Не могу этого объяснить, но рядом с ним я твердо стояла на ногах, и еще я знала, что могу ему доверять.
Бессознательным движением я достала из кармана фотокарточку Сэмюэла Фарра.
— Я также ищу этого человека, — сказала я. — Его зовут Сэмюэл Фарр. Он может знать о судьбе моего брата.
Я протянула карточку раввину. Несколько секунд он ее внимательно разглядывал, а затем покачал головой:
— Этого человека я не знаю.
Я разочарованно вздохнула, и тут самый молодой мужчина с рыжей чахлой бородкой, сидевший в дальнем конце стола, вдруг подал голос:
— Ребе. — Он явно робел в этой компании. — Вы позволите мне сказать?
— Тебе не нужно моего разрешения, Исаак, — ответил раввин. — Говори, что думаешь.
— Мне кажется, я знаю, о ком идет речь. Во всяком случае, мне известен человек под этим именем. Если, конечно, он тот, кого разыскивает молодая особа.
— Тогда взгляни на фотографию. — С этими словами раввин катанул ее через весь стол.
Исаак разглядывал карточку с таким озабоченным, таким непроницаемым лицом, что я сразу потеряла всякую надежду.
— Сходство весьма отдаленное, — заговорил наконец молодой человек, — но у меня сомнений нет: это он. — На бледных губах кабинетного ученого заиграла улыбка. — Я говорил с ним несколько раз. Он умен, но не по годам желчен. Мы спорим по каждому поводу.
Я не верила своим ушам. Раввин опередил мой вопрос:
— Как его найти, Исаак?
— Мистер Фарр не комарр, — пошутил молодой человек и сам довольно хмыкнул. — Он живет здесь, в библиотеке.
— Правда? — вырвалось у меня. — Это не шутка?
— Разумеется правда. Я могу отвести вас к нему хоть сейчас— Исаак выжидающе посмотрел на раввина. — С вашего позволения, ребе.
Лицо раввина приняло озабоченный вид.
— Этот человек не связан ни с какими академиями? — спросил он.
— Точно не знаю, но, по-моему, он независимый, — ответил Исаак. — Он говорил, что когда-то работал в газете.
— Да! — воскликнула я. — Все правильно. Сэмюэл Фарр — журналист.
— И чем же он сейчас занимается? — поинтересовался раввин, проигнорировав мое замечание.
— Он пишет книгу. Что-то связанное с городом. Мы несколько раз беседовали в главном зале. Мистер Фарр задавал весьма острые вопросы.
— Он симпатизирует режиму? — спросил раввин.
— Я бы сказал, он нейтрален, — ответил Исаак. — Ни «за», ни «против». В душе раздрай, но человек он трезвый, без закидонов.
Раввин повернулся ко мне, чтобы внести ясность:
— У нас, как ты понимаешь, немало врагов. Библиотечный пропуск у нас могут отобрать в любую минуту, поскольку мы больше не имеем академического статуса. Так что мне приходится быть осторожным.
Я кивнула с таким видом, будто понимала, о чем идет речь.
— Но в данном случае, — продолжал он, — я не вижу большого греха в том, что Исаак отведет тебя к этому человеку.
— Спасибо, ребе, — сказала я. — Я вам очень признательна.
— Он проводит тебя до порога, но внутрь не войдет. — Он повернулся к ученику, излучая спокойную уверенность. — Ты меня понял, Исаак?
— Да, ребе.
Раввин встал, чтобы пожать мне руку.
— Загляни ко мне, Анна, когда выпадет свободная минутка. — Он вдруг показался мне очень старым и уставшим. — Расскажешь, чем все закончилось.
— Я вернусь, — сказала я. — Обещаю.
Комната оказалась на самом последнем, девятом этаже. Доведя меня до двери, Исаак пробормотал извинения и тотчас удалился. Я осталась одна в темном коридоре, который едва освещала крошечная свечка в моей левой руке. В нашем городе существует неписаный закон: никогда не стучи в дверь, если не знаешь, что тебя за ней ждет. Неужели я проделала весь этот путь, чтобы навлечь новые бедствия на свою бедную голову? Сэмюэл Фарр был для меня не более чем именем, олицетворявшим смутные желания и несбыточные надежды. Этим именем я себя пришпоривала, чтобы жить дальше, и вот я стояла перед его дверью и не испытывала ничего, кроме ужаса. Только страх, что моя свечечка сейчас погаснет, заставил меня постучать.