В страну ледяного молчания
Шрифт:
Летом в 1922 году после переворота генерала Дидерихса Ушакову пришлось снова бежать в партизанский отряд Анучинского района. Осенью того же года Ушаков вместе с Красной армией входит в г. Владивосток. Из губревкома, где он работал инструктором, Ушаков ушел на действительную службу в ряды Красной армии, на службе он находился до 1924 года. Свободное время посвящал работе в средних школах и рабочих кружках.
В 1925 году Ушаков добровольно поехал в деревню культпросветчиком и избачом.
С рудника в Дерюхинском районе, где он руководил партийной организацией, он был приглашен работать в Госторг.
В 1926 году крайком ВКП(б) командирует Ушакова начальником-организатором первой экспедиции на остров Врангеля.
На этом острове, всецело оторванный от всякой связи с культурным миром, Ушаков, проводя большую просветительную работу среди поселенных на острове эскимосов, завоевал их любовь и уважение. Три года прожил Ушаков на острове Врангеля.
Через три года, когда приезжает новая смена, эскимосы просят:
— Не уезжай, большой начальник, — скучно будет, очень скучно.
Эти северные зверобои провожали Ушакова на Большую Землю почти со слезами.
Север покорил амурского казака. Через год Ушаков обратился к председателю Арктической комиссии при Совнаркоме С. С. Каменеву с докладной запиской:
„Экспедиция Вилькицкого дала возможность ученым узнать положение южной и отчасти северной оконечности восточного берега Северной Земли. Западные берега остаются до сих пор неизвестными.
Северная Земля должна быть Советской.
Мы высадимся, — писал Ушаков, — на западной стороне Северной Земли, построим там небольшой домик с радиостанцией, склад, баню и скотный двор.
В марте месяце 1931 года отправимся в круговой обход на собаках. За первую зимовку мною намечен маршрут протяжением 1200—1500 км, примерно такой же — и на второй год.
Продовольствие оставим на три года. В случае неприхода по каким-либо причинам смены на третий год мы покинем Северную Землю и уйдем на собаках через пролив Вилькицкого на Таймырский полуостров.
Для сорока самоедских и колымских собак мы завозим корм — пеммикан с расчетом на один год; расходовать его придется только во время санных экспедиций и на случай возвращения отряда на материк. Остальной корм собакам будет добываться промыслом. Состав моего малочисленного отряда: охотник-промышленник Сергей Журавлев, зимовавший около четверти века на Новой Земле. Охотник Журавлев, помимо боя морского зверя и ухода за собаками, будет проводить вспомогательную работу по сопровождению основной разведывательной партии на первые 250 км пути; затем, по встрече партии при ее возвращении, остальное время он будет находиться на базе или вблизи нее.
Тов. Журавлев не берется в состав экспедиции потому, что втроем гораздо труднее итти и запас продовольствия надо брать гораздо больше. Мы расстанемся с Журавлевым во время похода там, где будут на исходе запасы провианта, взятые на его нарты.
С двумя полными санями продовольствия мы двинемся дальше, а он вернется на базу с тем, чтобы к определенному намеченному сроку по первому известию нашего походного радиопередатчика выехать навстречу с новым запасом провианта.
Весь маршрут думаем пройти за четыре месяца, делая в сутки по 10—15 км.
В основном маршруте будут участвовать двое — я и инженер-геолог Урванцев. Наша очередная задача — выяснить: представляет ли собой Северная Земля один большой остров, или большой архипелаг. Это имеет колоссальное значение, ибо поможет сразу узнать, в какой зависимости находится распределение льда в Карском море от положения Северной Земли.
На пути мы будем производить точную съемку суши, наносить ее на карту, определять астрономические и магнитные пункты и производить геологические и геоморфологические наблюдения.
На второй год предположено точно так же обследовать южную половину Северной Земли, проделать несколько пересечений, пройдя поперек землю с барометрической нивеллировкой.
На станции будут организованы метеорологические, гидрологические, аэрологические наблюдения. Передача их через имеющуюся в отряде коротковолновую радиостанцию даст возможность следить за научно-исследовательской работой нашей партии.
На долю четвертого моего спутника — ленинградского комсомольца Василия Ходова выпадает исключительная героическая работа. Он один в течение долгих, неприветливых, однообразных северных месяцев, когда уйдут вглубь острова его товарищи, будет обслуживать метеорологическую станцию, поддерживать по радио связь с материком.
Шквалистый ветер, пурга, метель, вьюга, буран, ураган, шторм, буря, постоянное непрошенное нашествие медведя будут побеждены исключительным вниманием, которое проявляется к членам Арктической правительственной экспедиции и советским правительством, и широкими слоями трудящихся, и научными учреждениями“.
ОСТРОВА С. С. КАМЕНЕВА
Мертвая ледяная страна, одичалая в многолетнем одиночестве, встретила в своих владениях „Седова“ грохотом и скрежетом льдин.
Корабль, скрипя бортами о ледяные плиты, словно несмазанная арба, медленно пахал нетронутую целину Карского моря.
Синее „водяное небо“ указывало путь к чистой воде. Ледяной шквалистый ветер подгонял корабль все ближе и ближе к западным берегам Северней Земли.
13 августа. Полдень. На широте 79°19' с. ш. и 91°40' в. д. увидели в 10 милях берег Северной Земли. Итак, цель наших упорных стремлений достигнута! Берег, покрытый ледяной шапкой, по мере приближения стал окутываться облаками. Везде навесы снежных сугробов. Над морем бирюзовая стена льда. Сахарные горы с каждой минутой возвышались все больше и больше. Когда находил туман, казалось, что горы уходят за горизонт. Но они снова появлялись на старом месте. Да, это земля. На севере, где круто оседал черный выступ скалы, неожиданно вырос ледяной сад. С корабля ясно были видны белые силуэты деревьев, засыпанных снегом, с опущенными мохнатыми ветвями. Сомнений не было, перед нами была рефракция, полярный мираж, обман зрения, вызванный преломлением лучей над ледяной поверхностью.
Ушаков, как только заметил землю, совсем перестал спускаться в кают-компанию. Один, забравшись на бак, он долго и пристально всматривался в искаженную рефракцией поверхность суши.
— Георгий Алексеич, обед стынет… — заботливо приглашает откушать свежих щец наш потомственный буфетчик Иван Васильевич.
Обед и ужин и еще раз обед пропустил Ушаков.
— „Земля“! Белое пятно. Стереть. Донести правительству об исполнении.
Льды, не тронутые ни набегами морских волн, ни ветрами, каменной стеной встали перед тараном „Седова“.
— Владимир Иванович, — обратился Ушаков к капитану, — почему стоим?
— Машина не берет, лед точно сталь, — как всегда хладнокровно ответил Воронин, крутя правой рукой белокурый ус.
— Постоим, товарищ Ушаков, посмотрим, а там видно будет.
— Стоять не время…
— Не ерепенься, парень, сказано: доставим на берег, — и баста. Да, да! Доставим.
Ушаков, боясь срыва задания, поспешил к начальнику экспедиции проф. Шмидту.
— Отто Юльевич, стоим?
— Стоим.
— Как же?
— Обождем.
— Капитан сказал: „смотреть будем“. Ждать будем. Как же это?..
— Придется обождать.
— На лед мое имущество, на лед, на собаках перевезу на берег, сам построю дом! Вы зазимуете, если будете мешкать, ждать нечего! На лед! На собаках все сам…
Отто Юльевич смехом встретил предложение северного партизана.
— Георгий Алексеич, — добродушно заметил Шмидт. — На лед всегда поспеем. Надо не спешить, место поудобнее требуется выбрать для станции. Капитан предложил произвести ледовую разведку.
Засияло лицо Ушакова:
— Тьфу, а я думал…
— Ну, ну, давай в разведку, через час выходим.
На палубе кочегар Московский настойчиво упрашивает своего друга:
— Отработай вахту, в любой шторм заменю, хочется первому с учеными людьми побыть на берегу.
Московский вместе с нами отправился в разведку.
24 августа в 7 часов утра под начальством Шмидта пошли выяснить, можно ли пристать и высадить на этом месте наших зимовщиков. Путь к острову был сплошным мученьем. Высокие розовые ропаки представляли собой ряд хребтов. Каждый из них приходилось брать приступом. Идем гуськом. Впереди с палкой в руках опытным глазом окидывает ледяные пространства проф. В. Ю. Визе. Чутьем и давно выработанной сноровкой полярника ведет он нас по ледяному припаю вперед, но стоило только ему остановиться для обсуждения со Шмидтом трудности перехода, как вперед вынырнули Горбунов, Громов, я и другие. Извилистый берег, когда мы забирались на торосы, казался совсем близким. Расстояние нас обманывало, черные предметы на белом всегда кажутся ближе, чем на самом деле. Нажимаем. Каждому из нас хочется первому вступить на землю. Обгоняем друг друга. Но вот на пути встречаем большую трещину, пришлось далеко обходить ее с востока; гуськом итти неудобно, разбились на две партии. В одной вожаком оказался Громов, а в другой руководство пришлось принять мне. Мой путь был более удачным. Высоких ропаков было значительно меньше, а главное у меня было желание добраться первому, во что бы то ни стало. Десятки раз проваливался я по пояс в сугроб, вяз по шею в рыхлом снегу, не сбавляя скорости ни на одну секунду. Вскоре все от меня отстали. Я вышел на ровное поле и вразвалку, не спеша, подошел к острову. На обрыве, где было порядочно нанесено свежего снегу, я вытоптал четыре огромных ярких буквы СССР и только после этого ступил на землю.
Остров, занесенный рыхлым снегом, производил потрясающее впечатление. Он был окружен со всех сторон абсолютно непроходимым льдом, — он был недосягаемой крепостью для ледокола.
— Георгий Алексеевич, ну, и владения ваши — ледяной саркофаг какой-то, — заметил кочегар Московский, вышибая ногой из мерзлоты белый панцырь ракушки.
Георгий Алексеевич удивленно посмотрел на кочегара.
— Слушай, Московский, откуда ты знаешь такие вещи, как саркофаг?
Московский, рассматривая поднятую ракушку, обернулся вполоборота и ответил: