В Суоми
Шрифт:
Ленсмана очень расстроило полное отсутствие улик: ни самогонного аппарата, ни бутылей со спиртом, ни запаха сахара, из которого в тех краях гонят самогон, он не обнаружил в карбасе. Прямых улик не было. Он лишится премии в сто марок за открытие противозаконного самогонного гнезда.
— Я не понимаю: за что нас задержали? — жалобно обратился к ленсману Олави. — Я столько времени не видел родных и семью, и вот, когда я тороплюсь к ним, меня без всякой причины задерживают здесь…
Говоря это, Олави вытащил из кармана удостоверение, выданное ему начальником тюрьмы, что он действительно находился в заключении с такого-то срока до такого и является жителем Похьяла.
— Ведь я даже не мог за это короткое время, господин ленсман, заняться таким богопротивным делом.
Документ был убедительным, и ленсман поколебался и уже без всякого озлобления сказал:
— Если улик не будет, тогда суд вас освободит, а сейчас вы арестованы и препровождаетесь на сессию выездного суда в Сала.
— В Сала? — удивился и обрадовался Олави.
Конвоируемые ленсманом и его помощником, они пошли прочь от карбаса.
— Бежать сейчас нельзя, — прошептал Инари. — Ленсман устроит облаву по всему району, и тогда могут обнаружить наш груз. — Олави кивнул толовой. Поэтому они спокойно шли под конвоем.
Ленсман запер их в сарай с сетями и поставил стражников.
Товарищи заснули, покрывшись сетями.
Через несколько часов им просунули в дверь кашу, дали несколько вяленых рыбешек. После еды они снова заснули.
По их подсчетам прошло больше суток, когда дверь вдруг распахнулась и на пороге показался ленсман.
Он выглядел добродушнее и веселее, очевидно получив какие-то радующие его известия.
— Если вы дадите честное слово по дороге не убегать, я вас возьму с собой к судье — у меня есть дельце. В противном случае будете сидеть в холодной дольше на двое суток, пока я не возвращусь с обхода.
Делать было нечего, от транспорта оружия друзья и не собирались бежать, а там будет видно. Лишь бы только Лундстрем не засыпался.
«А ему так легко влипнуть, — думал Олави, — ведь он здешних мест не знает».
Правда, у него есть карта с ясной чертою маршрута, но в глубине души Олави не особенно доверял картам. Как бы отвечая на эти затаенные мысли, Инари успокоил его:
— Нет, Лундстрем, пожалуй, дождется нашего возвращения.
Они дали честное слово ленсману, который при этом обрадованно вздохнул. Ему тоже не улыбалась перспектива возвращаться после «дела» за арестованными, терять время и понапрасну стаптывать сапоги.
Сопровождали товарищей три человека: ленсман, его помощник, который все же из предосторожности держал в руке браунинг, и, взятый в качестве понятого, злополучный любитель выпивки длинноногий парень, старый наш знакомец Юстунен. Они шли по тропинке, еле приметной для глаза; временами тропинка совсем терялась среди высоких сосен и мшистых кочек. Ленсман шел уверенно, как гончая за зверем.
— Где два оленя пройдут, тут нам и большая дорога, — самодовольно улыбался своему знанию лопарских пословиц ленсман.
…К вечеру они подошли к стоявшему посреди леса одинокому торпу.
Без предварительного стука вся компания ввалилась в избу. Пришлось сгибаться, протискиваясь в низкие двери хижины. В нос ударило кислым.
Ленсман, оживившись, стал вынюхивать, где бы мог находиться источник этого аромата, и глаза его быстро бегали по почерневшим бревенчатым углам курной избы.
Все обитатели хижины безмолвно стояли перед пришельцами; на лицах был написан явный испуг.
Старый дед, лежавший на матраце в углу, и тот повернул голову, когда ленсман, расстегнув воротник пальто, заговорил, обращаясь к хозяину, который, делая вид, что происходящее вокруг нисколько его не касается, разворачивал для просушки листья табака.
Ленсман в таких случаях говорил, как положено законом, спокойно, отчеканивая каждое слово и очень любезно. К такой любезности владелец торпа не привык.
— Вы, наверно, догадываетесь, по какому делу я пришел. Я получил самые верные сведения, что в вашем доме практикуется тайное винокурение, и поэтому прошу вас немедленно принести сюда всю посуду, необходимую для этого дела; в противном случае я вынужден буду произвести обыск.
Хозяин молчал, он казался очень смущенным. Олави угадывал, что больше всего он смущен вежливым обращением ленсмана. Помолчав немного, хозяин возмутился:
— Позвольте спросить вас: кто сделал такое заявление? — И, сказав это, он взглянул на Юстунена, который пытался спрятаться за спиной Инари.
— Это мое дело, — сухо ответил ленсман, — по долгу службы я должен буду произвести обыск.
И обыск начался.
В избе нашли большой ушат киснувшей барды. Затем стали обыскивать двор, но аппарата не нашли ни в стоге сена, ни в поленнице дров, ни в навозе. Правда, под сеном помощник ленсмана нашел почти не тронутый мешок сахара. Улик было много, но необходимо было все же найти аппарат, а его-то и не было.
Ленсман, совсем обескураженный, мял в руке носовой платок, когда Юстунен, почтительно взяв его за локоть, показал на узенькую тропинку, едва-едва заметную, начинавшуюся сразу у поленницы.
Тропинка петляла и пропадала. Впереди шел Юстунен, мечтавший проглотить стаканчик крепкого самогону.
— В здешних местах самогон несравненно вкуснее, чем на юге, — мечтательно проговорил помощник ленсмана.
— Да там по преимуществу пользуются эстонским рецептом и гонят не из сахара, а из картофеля, — отозвался сам ленсман.
Олави и Инари передвигались почти машинально, думая о том, что сейчас делает Лундстрем, долго ли он будет ждать и как переслать ему весточку, если им придется задержаться надолго.
Ветка хлестнула по лицу Инари. Он вздрогнул и остановился. Другие тоже остановились. Вдали виднелся просвечивавший сквозь деревья огонек.
Нагибаясь, местами почти припадая к земле, ленсман пошел на огонек. Помощник, не спуская глаз с арестованных, шел за ним. Юстунен замыкал шествие.
Когда пробрались поближе, увидели — на пне сидит с довольным видом седобородый мужчина и поправляет огонь, изредка обращая глаза на вековые сосны, которые до сих пор его отечески оберегали; пожилая женщина доливает из ковша воду в бочонок с трубой.