В сутках двадцать четыре часа
Шрифт:
Советской власти Александр Брызгалов не принял. Новые порядки он считал насилием над свободой и искусством. Хотя Советская власть никаких мер к художнику не применяла, наоборот, ему предложили рисовать плакаты и картины для рабочих клубов, Брызгалов от этого предложения наотрез отказался. Последние годы его никто не видел за мольбертом. Жил он отшельником, друзей не имел. О художнике понемногу стали забывать.
И вот после нескольких лет одиночества Брызгалов вновь приехал в Краснодар и поселился в доме Водоласпина на Дубинке. Раньше они не дружили, почти не встречались. А теперь бывший художник стал в доме купца дорогим гостем. Что привело Брызгалова на Дубинку? И что общего было между этими людьми? Вполне возможно, что после длительного перерыва художник снова взялся за кисти. Согласился написать портрет Водоласпина. Версия была вполне правдоподобной. Но ее следовало проверить.
Ноябрь на Кубани стоял погожий. Листья на каштанах держались долго. Люди радовались теплу. Работы в полях были закончены, и теперь, как никогда, пестрели многолюдьем базары. Казаки везли в город сало, хлеб, птицу… Играли свадьбы. По старому календарю на 8 ноября праздновали Дмитриев день.
У Водоласпина всю ночь гуляли. Но Брызгалова среди гостей не было.
— И теперь и раньше на нас, на купцах, держались и мир, и война. Никакая власть не может обойтись без торгового человека! — шумел Водоласпин. — И деньги, хоть рубли, хоть червонцы, всегда у нас есть, — хвастался хозяин.
Его мало кто слушал, гостей больше интересовали зернистая икорка, балычок, заливные поросята…
Кто-то крикнул:
— Ура хозяину!
Гости нестройными голосами подхватили здравицу.
Шумная компания не заметила прихода новых гостей. Прежде чем зайти в залу, они остановились перед домом. Осмотрелись. Яркий свет из окон верхнего этажа бил в глаза. Хлопали двери подвала, это слуги носили вино к столам. Но кроме винного подвала, внизу была еще комната. Оттуда тоже пробивался свет. Не то чтобы яркий, но заметный с улицы.
Собственно, вновь прибывших интересовала не гостиная, не винный подвал, а эта комната.
Двое из приехавших прошли наверх, а остальные спустились в подвал. Вошли без стука. Внезапно. И это имело смысл: они получили возможность увидеть Александра Брызгалова в «деле». Он стоял в короткой вельветовой синей куртке возле пресса. И, судя по всему, был совсем не рад приходу гостей. В поздний час праздничного вечера он был в подвале не один. Пятеро помощников трудились в поте лица. В подвале разместилась целая мастерская. На простом дубовом столе, залитом красками, лежали клише, заготовки, специальные краски и аккуратные пачки еще пахнувших краской червонцев. Хрустящие и блестящие.
— Очень рад с вами познакомиться, гражданин Брызгалов, собирайтесь! — приказал старший оперативной группы. — И вы тоже одевайтесь, — кивнул он остальным фальшивомонетчикам. — Не торопитесь, спешить вам теперь некуда. Прошу, граждане свободные художники, на столах ничего не трогать, приберем сами. Понятно? А теперь на выход!
Брызгалова и его помощников провели к закрытым легковым машинам. Водоласпина и некоторых гостей — к пролеткам. Шума не было, операция прошла спокойно.
Вот что выяснилось. Во главе группы фальшивомонетчиков стоял Александр Брызгалов, бывший художник. Изменив искусству, он изменил и народу. Попробовал рисовать деньги. Получилось. Почему бы не повторить? Остановиться уже не мог. Засосало.
Изготовив первые фальшивые червонцы, Брызгалов долго не решался их сбыть. Но страсть к наживе взяла верх. Надев парик, изменив внешность, он долго ходил по лавкам и базарам. Порой Брызгалову казалось, что по пятам за ним следуют чекисты. От каждого шага за спиной он вздрагивал… Изготовленные «червонцы» он измял, чтобы они походили на те, что люди носят в кошельках и карманах. Теперь брызгаловские «червонцы» совсем нельзя было отличить от настоящих.
Однако самому сбывать «червонцы» было небезопасно. Это Брызгалов отлично понимал. Когда прошел первый страх, он стал искать сообщников. И нашел подобных себе, людей без совести и чести.
После того памятного вечера ниточки от дома Водоласпина потянулись в другие города Северного Кавказа, к хозяевам квартир, где Брызгалов изготовлял фальшивые червонцы, и сбытчикам… Тридцать преступников предстало перед судом по делу фальшивомонетчика Брызгалова.
Церковь на окраине
У участкового инспектора Сергея Терехова «владения» огромные. Верхом за три дня не объедешь. Широкое степное раздолье. Табуны коней. Бескрайние поля пшеницы, над которыми в небе неподвижно застыли степные орлы, высматривая с высоты сусликов. Немало разбросано по степи станиц и хуторов. Многих людей щедро кормит кубанская земля. Закончилась гражданская война, настал мир, и казаки быстро стали на ноги. И пшеницы у них вдоволь, и всякой домашней живности, и птицы развелось много.
Не понукая коня, Терехов по-хозяйски въехал в Платнировскую. В станице жил его брат Митрофан, тоже милиционер. «Вместе и пообедаем», — решил Сергей и повернул к станичному Совету.
Напротив дома Москаленко Терехов придержал коня, привстав на стременах, заглянул через плетень. Москаленко, еще крепкий старик, налаживал упряжь.
«Чего это он сам? Видно, в город на базар ехать собрался, коль такую работу батракам не доверил», — подумал Сергей.
Конь потянулся к траве, торчащей из плетня, звякнул удилами. Старик обернулся:
— Езжал бы своей дорогой, нечего тебе тут вынюхивать.
— Здорово, Москаленко! — словно не слыша сердитого голоса старика, приветствовал Сергей. — На базар один аль с Глафирой?
— Ты хоть, Серега, и власть, только до того, о чем спрашиваешь, дела тебе нету. Иль опять грабить собираешься? Смотри, кабы кровью не отрыгнулись тебе мои слезы. Бог, он все видит! Как есть все забрали, безлошадники…
— Ой, врешь, Москаленко, люди говорят, что у тебя много осталось, куда больше, чем требуется на жизнь.
— Опять ты, Серега, за свое? Сказано тебе, все забрали. По налогу, что положено, выплатил сполна, чтоб вы сдохли…
— А награбленное золото?
— Коль такой храбрый, слушай. — Старик в ярости тряхнул головой и залился визгливым смешком. — Есть! Есть и золото, да не про вашу честь! Ищите, коль найдете — будет ваше.
— Ладно, Москаленко, бывай! — Сергей тронул коня.
Недовольных Советской властью среди казаков было немало, к примеру Москаленко. Первый богатей в станице. Двое его сыновей служили офицерами во врангелевской армии. Из Крыма, спасаясь от красноармейцев, бежали в Турцию. Старик, если бы хотел, давно мог уехать из Платнировской: капиталы имел. Но что-то держало его на насиженном месте. На удивление станичникам остался с женой старшего сына. Особой дружбы ни с кем не водил. Как и при царе, держал двух батраков. Конечно же, не любовь к Советской власти удерживала Москаленко в Платнировской. Может, надежда, что рано или поздно вернутся сыновья, а с ними придет и его власть? Никто об этом кроме самого старика не знал. И то верно, что все налоги платил исправно, хозяйствовал крепко.