В сутках двадцать четыре часа
Шрифт:
Участковый инспектор Терехов давно размышляет над этим. Вопросов у Сергея возникало много, только ответов на них пока он не находил. Разговаривал с москаленковскими батраками. Спрашивал у них про золото — ничего не знают. Сноха Глафира — та знает, но на Терехова зверем смотрит. Видно, одной крови со свекром.
«Нечего голову ломать, поживем — увидим», — решил Терехов.
Обедали вдвоем с Митрофаном. Сергей поинтересовался, много ли самогонных аппаратов брат отобрал в станице.
— Пять человек оштрафовал.
— Не густо, — подытожил Сергей. — Что успел узнать о конокрадах?
— Тут на днях в сельсовет приходил Коваленко, тебя спрашивал…
— Это тот, что в офицерах служил?
— Он самый, хоть и «благородие», а мужик честный, ничего плохого за ним не замечаю.
— Не сказывал, по какому делу?
— Нет, он в город уехал, обещал вечером возвернуться.
— Значит, свидимся. Подожду.
На другой день Коваленко сам пришел в сельсовет. Сергей поговорил с ним о том о сем, о ценах на рынке, о видах на урожай. Не затем же Коваленко пришел к нему, чтобы цигарку выкурить да о пустяках гутарить. Однако Сергей не спешил с расспросами, терпеливо ждал, пока Коваленко сам заговорит.
К Терехову заходили люди, кто с жалобой, кто с просьбой, а кто и просто расспросить про новости. Но как только они остались одни, Коваленко покосился на дверь, сказал:
— На той неделе, в субботу, вечером случайно проходил мимо храма. Шел тихо, возле кладбищенских ворот заметил двух человек. Затаился, про себя думаю: кто же в такой поздний час гуляет. Может, воры? Говорят тихо, слов не разобрать. Подошли к дверям, зажгли фонарь. Москаленко со снохой. В руках какие-то свертки. Старик открыл дверь.
— Ключи от церкви у священника… — проговорил Сергей. — Как они у Москаленко оказались?
— В том-то и дело, что у него имеются ключи от храма. Еще когда сыновья у него жили, он мне об этом говорил. Он же церковный староста.
— О ключах я не знал.
— Потому-то я и пришел к вам, — ответил Коваленко. — Вскоре старик со снохой вышли из церкви. Задули фонарь. Свертков уже не было. Значит, оставили в храме.
— Ну и что из того? Может, церковному старосте священник поручил свечи или просвири принести к воскресной службе.
— Ночью-то?! Не думаю, — усмехнулся Коваленко.
— Давно хотел спросить вас. — Терехов глубоко затянулся, лицо его почти скрылось в махорочном дыму. — Вы служили офицером. По духу Москаленко вам ближе, чем мы, а вы заявляете милиции на близкого по классу человека. Как понимать?
— Понимайте как есть. Только служил я не Москаленко, а России, — спокойно ответил Коваленко. — А это не одно и то же. В этом суть. Наверное, слыхали о декабристах? Все — знатные офицеры, а оказались к народу ближе, чем к царю. Что на это ответите, Терехов? Чести русского офицера я не запятнал и горжусь этим. Но я не мог быть в одном строю с сыновьями Москаленко, грабившими и убивавшими рабочих. И когда из меня попытались сделать карателя, стало ясно — мне с ними не по пути, ушел от белых. Как решит насчет меня Советская власть, так и будет, но я навсегда останусь с Россией и своим народом. На золоте, которое вы ищете, много крови и горя. Так пусть же оно вернется к своему хозяину — народу.
Коваленко умолк, сжал тонкие губы, лицо побледнело. Разговор был для него неприятным, милиционер усомнился в его искренности, задел его честь. Но он пересилил себя и очень тихо, но так, чтобы Терехов расслышал, сказал:
— Офицер еще не есть враг Советской власти. Простите, мне пора.
Хотя ничего определенного Коваленко не рассказал, но то, что кулак золото спрятал в церкви, походило на правду. Разве мало укромных мест? Церковь же Москаленко мог выбрать не случайно. С давних пор у религиозных людей считается она святым местом. Даже подозрением ни один верующий не посмеет оскорбить божий храм. Но у многих богатеев золото выше ценится.
«Допустим, Москаленко ночью был в церкви, — рассуждал Сергей. — Но прятал ли там золото? Обыск в церкви — дело серьезное. Может, ничего и не найдем, а народ обозлим».
Церковь стояла на окраине, до разговора с Коваленко мало интересовала Сергея. Раньше времени подходить к ней было опасно. Сергей долго рассматривал колокольню из окна Совета. Перебрал в памяти данные, которыми располагал. А в ушах все звучал москаленковский злой смешок, наглый, самоуверенный: «Ищите».
«Что ж, будем искать, — решил он. — У офицера глаз зоркий».
Терехов взял постановление на обыск. Он пришел в церковь в сопровождении Митрофана, двух понятых и отца Константина. Прежде чем приступить к обыску, Сергей цепким взглядом осмотрел иконостас, алтарь, прошел по всем помещениям. Попросил священника открыть кладовую, ящики.
— Послушайте меня, в храме никого не было, — уверял священник. — Не богохульствуйте!
Не обращая внимания, Терехов молча ходил по церкви, стараясь представить, как ночью ходил здесь Москаленко, куда мог спрятать свертки.
— Пожалуй, приступим. Митрофан, простучи стены. А мы, — обратился участковый к станичникам, — осмотрим с вами ризницу и кладовую.
Гулко застучали в церкви удары дерева о кирпич. Если тайник в стене, звук сразу изменится. Митрофан нетерпеливо простукивал стены. Но звук всюду был ровным, однотонным. В старинных церковных стенах, сложенных на века, пустот не было.
В ризнице и кладовой тоже ничего не нашли. Но в кладовке не было свечей с просвирками. Если бы Москаленко шел с ними, они лежали бы на виду. Значит, другая забота привела старика в церковь.
Тук-тук, тук-тук. Звук внезапно прекратился.
— Что там, Митрофан? — окликнул брата Терехов.
— Ничего, закончил работу. Простучал все стены. Что дальше делать?
— Осмотри иконы.
Митрофан полез к иконостасу, снял старинную икону, потряс.
— Не оскверняйте икон, прошу вас, — обратился отец Константин. — Одумайтесь!
«Может, прав священник, зря шарим? — подумал Терехов. — Может, Коваленко свертки почудились. В темноте всякое бывает…»
— Митрофан, поднимемся на колокольню.