В сутках двадцать четыре часа
Шрифт:
— Бежим скорее, — Семенчук потянул Петра вниз. — Ребятишки погибнут. Бежим…
— Они там не одни, им помогут люди. А из отдела кого-нибудь нам пришлют на усиление… Тогда побежим, а пока будем здесь.
Косило снова побежал к телефону. Под ногами захрустело стекло, ветер свободно залетал в распахнутые окна, шелестел бумагами. Тихий шелест отдавался в сердце тупой болью. Косило с остервенением крутил ручку телефона. Молчание. И никто не мог сказать им в ту ночь, что случилось. Они не предполагали, не могли думать, что через несколько минут обстоятельства
— Петр! — окликнул Семенчук. — Слышишь, опять летят…
Невидимые в темноте самолеты гудели уже над головами. Госбанк слегка тряхнуло. Потом послышались какие-то удары по крыше — это падали зажигательные бомбы. Пробив кровлю, одна из них застряла на чердаке, зачадила, и тут же от нее сухие стропила загорелись.
— Ключи от хранилища!.. Зови бухгалтера, кассира. Я попытаюсь потушить, — торопил Косило. — Быстрей, Павел!
Разбив огнетушитель, Косило направил струю на вязкую горящую массу. Но не тут-то было. Термитная начинка бомбы разгоралась еще сильнее.
На чердаке вскоре уже бушевало пламя, оно вот-вот могло перекинуться вниз, когда милиционеры вместе с бухгалтером и кассиром вынесли из стального хранилища на площадь перед банком шесть брезентовых мешков, опечатанных сургучом.
— Что же это делается, товарищи! — без конца причитал бухгалтер. — Куда же мы с таким грузом без машины и без конвоя двинемся? Там же не бумага, а деньги!..
— Не шумите, — остановил Косило. — Кто же, гражданин бухгалтер, об этом так громко кричит, да еще на улице? Запомните: в мешках не деньги, а архивы загса… Понимаете? Простая бумага. Да не дрожите как в лихоманке, вас же никто не убивает! Успокойтесь!
— Вы тут без меня побудьте, а я домой сбегаю — попрощаюсь, переоденусь.
Косило внимательно оглядел бухгалтера: костюм на нем приличный, ботинки справные. Времени же у них в обрез, фашист опять вот-вот налетит, тут не до прощания…
— Ничего, сойдет и так ваша одежка, товарищ бухгалтер, сейчас не осень. Куда ехать?
— На Барановичи, а потом в Минск, — покосившись на мешки, ответил бухгалтер.
— Понятно. Семенчук, бегом на площадь, гони сюда первый попавшийся грузовик! Не мешкай и особенно не объясняйся. Ждем тебя!
Семенчук сначала было направился к рынку, там обычно еще с вечера стояли машины с колхозными овощами и птицей. Но увидел на площади только одинокий грузовик-полуторку, прижавшуюся к тротуару. Возле автомашины — ни души. Однако, приглядевшись, милиционер заметил под грузовиком шофера, видимо, спрятавшегося туда от бомбежки.
— Эй, друг! Вылезай! — окликнул Семенчук. — Садись в кабину!
— Ехать далеко? — отряхнувшись, спросил водитель. — А то я своих жду.
— Поехали. Объяснишь, что милиция задержала.
— Скажите, товарищ милиционер, война началась?!
— Точных данных у меня нет, не располагаю. Но похоже, — ответил Семенчук, устраиваясь рядом с шофером.
На полуторке он подкатил к госбанку.
Косило внимательно осмотрел машину. Залез в кузов, отодвинул брезент, смятое ведро, пустые мешки, ватную телогрейку.
Каждый казенный брезентовый мешок с деньгами старший милиционер засунул в те, что лежали в кузове, и аккуратно завязал. Было немного странно: занятый погрузкой, он совсем не волновался, будто всю жизнь только тем и занимался, что возил миллионы на грузовиках. Из районного отдела НКВД так никто и не пришел. Видно, некому было… Погибли…
Здание горело изнутри. Гулко лопались от огня стекла. Но им было не до тушения. Все сразу признали Косило старшим. Так оно и было. Даже шофер — курносый парень в кепке «бобочке» — не возражал. Ему самому не терпелось поскорее выбраться из горящего города.
Когда мешки были уложены и заботливо накрыты брезентом, Косило скомандовал:
— Семенчук, кассир и вы, бухгалтер! Побыстрей залезайте в кузов. Поехали!
Косило вынул из кобуры пистолет и переложил его в карман галифе. Шофер покосился.
— Парень, газуй изо всех сил на Барановичи!
Грузовичок затарахтел. Шофер выжимал из старенького мотора те немногие лошадиные силы, которые сохранились в нем. Над Волковыском стоял маслянистый дым — догорала нефтебаза. В посветлевшем небе появилась новая шестерка фашистских бомбардировщиков. Косило откинулся на сиденье, сдвинул на затылок фуражку, вытащил «беломорину» из измятой пачки, но так и держал папиросу незажженной. Он многого еще не знал, как и его спутники. Но догадывался, что случилось страшное, непоправимое, что надолго выбьет его из привычной колеи. Он, Косило, находясь на посту, все ли сделал так, как было нужно? Он, старший милиционер Петр Косило, самовольно увезший, не согласовав с начальством, брезентовые мешки… А если бы… Не хватит ли терзаться сомнениями? Любое принятое решение лучше бездействия. По-честному, если что и тревожило Косило, так это неизвестность и оставшаяся там, в Волковыске, семья.
Тем временем благополучно выбрались на большак. Несмотря на столь ранний час, по дороге шли и ехали на повозках люди. С узелками, одетые и полураздетые, они, судя по всему, надолго уходили с насиженных мест. Уходили от войны, от смерти. В придорожных кустах Косило приметил замаскированный ветвями военный грузовик.
— Останови! — приказал он шоферу. — Пойду разузнаю обстановку.
Увидя человека в милицейской форме, красноармейцы переглянулись.
— Здравствуйте, товарищи!
— Здорово! — ответил за всех сержант. — Предъявите документы!
Прочитав удостоверение, еще раз оглядев Косило, сержант вернул документ.
— Куда путь держите? — спросил доброжелательно.
— В Барановичи. Объясни, браток, что все это значит? — спросил Косило, кивнув в ту сторону, откуда доносилась артиллерийская пальба.
— А это значит, дорогой товарищ милиционер, — война! Немцы на нас напали.
— Значит, все правильно…
— Ты это о чем? — переспросил сержант.
— Это я про свою милицейскую службу говорю, — ответил Косило. — Хлебом не богаты?