В те дни на Востоке
Шрифт:
Когда на стрельбище пришел Незамай, он остался доволен организацией занятий по огневой подготовке.
– Это ты умно придумал, голубчик! Пусть тренируются.
– Думаем после тренировки к боевым стрельбам перейти.
Незамай задумался. «Ишь ты, прыткий какой! Узнают о твоей затее, еще заставят изготовить несколько таких мишеней. Тебе слава, а мне хлопоты».
– Вряд ли мы сможем это сделать. Почему? Потому что положенный лимит патронов уже израсходован, а больше не разрешают выписывать. Подождем до
– До осени может много событий произойти.
– Ну, это не наша вина. Если прикажут, другое дело.
«Видно, не сваришь с тобой каши. Прав был Александр Иванович. Где же взять патроны? А может, Незамай не желает обременять себя? Поговорю-ка с комбатом».
Во время обеда Анатолий встретил в столовой Померанцева. Когда-то Иван сказал ему: «Держи со мной связь – полный порядок будет». Почему бы не посоветоваться с ним? Правда, последний раз в клубе у них был не весьма приятный разговор. Но это не относилось к служебным делам.
Иван, как всегда, был любезен, приветлив.
– Что ж не заходишь, земляк? У меня найдется и выпить, и закусить. Жизнь нужно освежать, иначе она заплесневеет, как вода в болоте… А с «Голубчиком» как у тебя, лады?
– Боюсь, что скоро разладится.
– Почему?
– Больно уж нерешительный он – без приказа шагу не шагнет. Предложил провести во взводе стрельбы из пэтээр – отказал.
Померанцев ощупал гладко выбритый подбородок.
– По-моему, он прав. Зачем создавать себе лишнюю работу? Что бы подготовить Вавиловых и Даниловых, сколько надо пота пролить.
– А ты знаешь, они здорово изменились. Конечно, поработать пришлось.
Иван рассмеялся.
– Работа дураков любит. Ты извини, земляк, но это факт. Дальше говорить было не о чем. Анатолий пожалел, что рассказал о своих взаимоотношениях с Незамаем. До этого он еще допускал мысль, что Померанцев как-то изменился. Теперь понял, что они по-прежнему разные. Иван посоветовал:
– Выбрось ты из головы эту затею со стрельбой. Что тебя за это к награде представят?
Но Анатолий в тот же день встретился с комбатом. Слушая его, Сидоров то удивлялся, то негодовал – слишком нелепы были мотивы отказа Незамая.
– Да, мы ограничиваем расход боеприпасов, но если бойцы не стреляли да еще сами изготовили мишень, тут надо идти навстречу. Ладно, я поговорю с командиром роты.
На следующий день после обеда Незамай передал Арышеву, что завтра взвод может стрелять – патроны разрешили выписать. Чувствовалось, что делает он это под нажимом.
Медленно пробуждался день. На посветлевшем небе потухали далекие звезды. Туман затопил всю падь, опутал сопки косматой пеленой, и только местами проступали очертания их вершин. Солнца еще не было видно, но в розовеющем небе занималось утро.
Арышев встал, наскоро сделал физзарядку и
Внезапно мысли Арышева были прерваны звонкими ударами в рельс. Сразу же в разных местах послышались громкие голоса дневальных – в казармах начался подъем. Подходя к своей землянке, Анатолий услышал один за другим три винтовочных выстрела. Из-за казармы выскочил Степной, торопливо, будто за ним кто гнался, сообщил:
– Товарищ линтинант, сегодня наши войска освободили родной город Шумилова. Вот он там и…
– Что там?
– Салютует!
В это время вышел Шумилов с винтовкой в руке.
– Вы что делаете? Кто вам разрешил стрелять в гарнизоне? Солдат опустил голову, виновато промямлил:
– Это же в честь освобождения моего города… Радость-то какая!
– Радость разделяю, а за нарушение порядка объявляют три наряда вне очереди. Сейчас же отнести оружие!
Шумилов повторил: «Есть, отнести» – и помчался в казарму.
«Ну злодей! До чего додумался. Даже патроны где-то достал. Ох, будет мне за него».
У входа в казарму лейтенант услышал голос Целобенка. Грубо, с издевкой он кого-то распекал, пересыпая свою речь избитыми армейскими ругательствами: «разгильдяй», «разболтанный», «расхлябанный».
«Есть же такие, для которых брань является наслаждением, – подумал Анатолий. – Кого это он? Уж не моего ли…»
Он не ошибся: перед старшиной стоял Шумилов и бросал робкие взгляды на лейтенанта, как бы прося у него защиты.
Целобенок доложил, что в роте ЧП – рядовой Шумилов стрелял в гарнизоне.
– Знаю. За это я уже наказал его.
Но Целобенок не успокаивался. Он припомнил все проступки солдата. Получалось, что это отъявленный хулиган, которого надо судить. В конце старшина подчеркнул, что только первый взвод и тянет роту назад.
Трудно было возразить Целобенку, но в тоне его сквозило злорадство, а не искреннее желание подтянуть взвод. Ему хотелось досадить Арышеву, которого он невзлюбил с первой встречи за его «самоуправство». Потом лейтенант отобрал у него Примочкина, и он, старшина, ничего не мог сделать. Отмахнулся от этого и Незамай. Теперь Арышев затеял какие-то стрельбы.
После завтрака лейтенант построил взвод для следования на стрельбище. Целобенок чуть ли не в приказном порядке потребовал:
– Оставьте у мое распоряжение Примочкина. – Для чего?