В те дни на Востоке
Шрифт:
Вечером Арышев пошел к Померанцеву. В передней его встретила Шурочка, провела в большую комнату, где накрывался стол. Там уже сидели гости. Капитан Пильник со своей располневшей супругой и начальник штаба полка Смирнов с такой же, как и сам, худощавой женой.
Арышев неловко почувствовал себя в присутствии начальства. Но Смирнов оказался компанейским человеком. Узнав, что Арышев – земляк Померанцева, он почему-то сожалел, что не слышал об этом раньше.
Вскоре пришли Померанцев с
– Ас тобой, голубчик, мы уже виделись, – панибратски сказал он Арышеву.
«Зачем его черт принес сюда!» – злился Анатолий. Но, вспомнив, как однажды Иван расхваливал Незамая, догадался, что они друзья, и опять почувствовал себя неловко.
Между тем стол накрыли. Померанцев пригласил гостей занять места. Перед мужчинами стояли стаканы, наполовину заполненные водкой, а перед женщинами – рюмки.
Померанцев посовещался о чем-то с Шурочкой, взял стакан и поднялся с места.)
– Дорогие друзья, от всей души просим вас выпить за наше супружеское счастье.
Все встали. Глухо звякнули сведенные стаканы.
– Как хозяин, так и гости, – сказал Иван и залпом выпил. Анатолий медленно тянул. Водка захватывала дух, обжигала горло.
– Пить до дна, не оставлять зла, – приговаривал Иван.
Как обычно, после первых стопок люди оживились, шумно заговорили.
Арышев сидел рядом с Незамаем, который рассуждал, посматривая на Померанцева.
– Счастливый человек! Вот с кого, голубчик, надо пример брать! Этот далеко пойдет.
Анатолий неторопливо закусывал, вслушиваясь в разговоры.
Смирнов рассказывал о наших успехах на фронте, делал прогнозы относительно конца войны и даже пытался представить, каким будет величайшим праздник победы над злейшим врагом человечества – германским фашизмом.
– Только вот кто доживет до тех светлых дней? – грустно вздохнула супруга капитана Пильняка. – Уж нас-то здесь японцы сразу прихлопнут.
Мужчины принялись бурно убеждать ее в силе наших неисчислимых резервов. Но тут вмешался Померанцев и быстро разрешил спор.
– Товарищи! Еще выпьем по одной – на том свете нет такой. Там едва ли поднесут, так что лучше выпьем тут.
Эта прибаутка рассмешила всех. Женщины закричали:
– Горько! Горько!
Иван, ожидавший такого сигнала, наклонил голову невесты и, нисколько не смущаясь, поцеловал ее, как целовал других.
– Теперь сладко! – выкрикнул Незамай. И снова все выпили.
У Арышева горело лицо, ощущался шумок в голове, но рассудок не терялся. Он, посматривая на Шурочку, думал: «Смог бы я полюбить такую?» И чем больше наблюдал за ней, тем сильнее разочаровывался. Что-то лукавое, надменное угадывалось в ней. «Глаз радует,
Капитан Пильняк затянул «Бежал бродяга с Сахалина». Пели все, только Арышев не очень усердствовал, а Шурочка едва шевелила губами, была грустна, задумчива. Вот она, ее свадьба: без фаты, без священника, без обручальных колец. Разве в Харбине она сидела бы за этим столом, довольствовалась бы такими закусками и пила мужицкое зелье?
Померанцев взял гитару, заиграл фокстрот. Женщины пошли танцевать, увлекая за собой мужчин. Шурочка по-прежнему пребывала в своих мыслях.
Иван заметил ее тоскующий вид, кивнул Арышеву – мол, действуй.
Анатолий пригласил, но чувствовал, что Шурочке не хотелось танцевать, да и тесно было.
– А ну-ка, русскую, плясовую! – вдруг крикнул скучавший за столом Незамай. И как только Померанцев заиграл «Подгорную», он вскочил и петухом понесся по кругу, напевая:
Сербирби, конфеты ела,
Сербирби, из баночки.
Сербирби, избаловалась
Хуже хулиганочки…
Из мешковатого увальня он превратился в прыткого юнца: так лихо отплясывал, что под ногами прогибались половицы, а с раскрасневшегося лица катился пот. Запыхавшись, он, наконец, рухнул на стул.
– Товарищи, вашему вниманию предлагается лирическая песня «Черные ресницы, черные глаза» в исполнении Александры Петровны, – объявил Померанцев.
Все захлопали.
Шурочка запела не громко, но проникновенно:
Ты стояла долго молча на вокзале.
На глаза нависла крупная слеза.
Видно, в путь далекий друга провожали
Черные ресницы, черные глаза…
Все замерли. Незамай слушал, широко раскрыв глаза, точно впервые видел Шурочку. А та, казалось, никого не замечала, пела с таким упоением, будто в самом деле стояла на перроне и прощалась с любимым, уезжавшим на фронт. Только когда дошла до слов «О таких в народе песни сочиняют», почему-то так холодно взглянула на Померанцева, что Анатолий на миг уловил ее сокровенные мысли: не любит. Теперь она представлялась ему сильной, одаренной натурой. Не понимал только, что связывало ее с этим легкомысленным человеком.
Померанцев пригласил Арышева на улицу покурить. Были уже сумерки, обдувало прохладным ветерком. Угостив Анатолия папиросой, Иван заговорил по-приятельски.
– Слушай, Толик, чего ты хорохоришься, будоражишь всех. Если тебе хочется на роту, я помогу. Начальник штаба всегда прислушивается к моим советам. А отбивать у старика хлеб просто некрасиво.
«Отбивать хлеб у Незамая», – догадался Анатолий.
– Мне кажется, говорить о таких вещах сегодня не время.
– Почему? Вот именно сегодня я и хочу разобраться во всем.