В темном-темном космосе (сборник)
Шрифт:
– Спасибо, – тяжело вздохнул Дональдсон.
Он прекратил расхаживать по спальне и остановился перед женой, еще ниже опустив широкие плечи.
– Я это не всерьез, – сказала Фэй.
– Еще как всерьез.
– Да ладно… Просто ляпнула, чтобы тебя позлить, а то учинил допрос… Уолт, милый, обещаю, все пройдет. Я буду ходить к психотерапевту, я… – Говоря, Фэй клонилась к подушке. – Ох, до чего же устала. Завтра запишусь к врачу, Уолт. Завтра мы все исправим…
– Завтра будет поздно, – мягко произнес Дональдсон. – Фэй, я не хочу тебя терять, поверь, но для меня это слишком… Фэй? Фэй?
Она опять уснула. И через секунду муж услышал ее шепот:
– Ты вернулся… Да, это был просто кошмар… но теперь мы снова вдвоем. Давай…
И опять улыбка появилась на лице Фэй – та самая, что превращала ее в чужую женщину.
Секунду Дональдсон глядел на стиснутые кулаки, потом разжал их. Он был абсолютно беспомощен.
Осторожно погасив лампы, улегся в постель. Жена, на ее половине, дышала часто и страстно. В темной комнате Дональдсон чувствовал, как она отзывается на прикосновения своего незримого, неосязаемого любовника.
– Других таких на целом свете нет, – шептала Фэй. – Ты единственный…
Дональдсон накрыл голову подушкой, прижал ее изо всех сил, отгородился от звуков. Но как избавиться от мыслей? Все же к нему в конце концов пришел сон.
Подушка соскользнула, на сведенные судорогой лицевые мышцы лег нежный свет луны. Рядом зашуршал шелк. Прекрасная незнакомка в прозрачнейшем пеньюаре медленно вытянулась на постели:
– Мистер Дональдсон, вы само совершенство.
С его лица быстро сходила мина страшного напряжения. Сонными, вялыми руками он привлек женщину к себе.
На своей половине кровати Фэй счастливо улыбалась. Дональдсон рядом был расслаблен, умиротворен.
В комнату лился лунный свет.
– Милая, – сказал Дональдсон.
– Милый, – сказала миссис Дональдсон.
Машина желаний
Механик Отто Гилгорич шесть лет проработал в мастерской в восточной части Нью-Йорка и дело свое знал превосходно. Это был мужчина лет сорока, огромный, молчаливый, сдержанный и вечно угрюмый. Такие всю жизнь служат в одной компании, слывут ее душой и неизменно снимают шляпу в присутствии шефа, ибо в них все еще живет учтивость и скромность, присущая жителям глубинки и совершенно не свойственная современному американскому работнику.
По крайней мере, так считал владелец мастерской, чьи чувства к подчиненным отдаленно напоминали отеческие.
Но в один из дождливых осенних дней босс пережил настоящее потрясение: Гилгорич, не снимая шляпы, вошел в цех и без видимой на то причины высказал шефу в лицо все, что он о нем думает. При этом слово «кровосос» было самым невинным из оскорблений. Затем, пронзив взглядом бригадира, Гилгорич высказал сомнение насчет его законнорожденности, сплюнул на пол и, не попросив расчета, навсегда покинул мастерскую.
Остаток дня шеф и бригадир обсуждали случившееся так, словно стали свидетелями некоего феномена вроде ходячих гор, летающих свиней, говорящих булыжников или чего-то подобного. Позже они пришли к выводу, что Отто Гилгорич лишился рассудка – внезапно и бесповоротно.
Покинув мастерскую, Отто Гилгорич с мрачным видом отправился к себе на квартиру, которую делил с Ричардом Денке. Казалось, город Нью-Йорк вообще не работает, а наслаждается жизнью: ходит в кино, театры, на концерты. Мужчины вели прекрасных дам на коктейльные вечеринки. Люди спешили в книжные или музыкальные магазины, покупали дорогую одежду, машины, украшения – в общем, делали все то, что положено богачам, которым не надо трудиться.
Глядя на праздную, веселую толпу, Гилгорич тепло улыбнулся: скоро он станет одним из них.
Жил он в подвальном этаже дома на авеню Си. Спустившись к себе, Гилгорич подождал, пока глаза привыкнут к полумраку. Потом окинул взглядом свой верстак и токарный станок, мойку с трещиной и старенький унитаз, грязный матрац, на котором он спал, и армейскую койку соседа.
Денке, как обычно, занял единственный стул. Он сидел у планшета, опустив голову на руки. На земляном полу валялась логарифмическая линейка; перед Денке, придавленная ботинком, лежала стопка педантично выполненных чертежей.
– Сегодня великий день, Ричард, – провозгласил Гилгорич. – Я все им высказал.
– Высказал? – глухо переспросил Денке.
– Ну да, – ответил Гилгорич, присаживаясь на койку. – Я ушел с работы. А ты? Ты ведь закончил чертежи?
– О, еще как, – ответил сосед. Высокий, болезненно бледный, он был на несколько лет младше Гилгорича. Толстые стекла очков делали его похожим на унылого филина.
– Тогда что грустишь? Скоро заживем по-человечески! Ты сделал чертежи, а я построю машину. Как и договаривались.
Денке устало потер лоб.
– В чем дело? – спросил Гилгорич. – Машина ведь заработает, я прав?
– О, еще как, – печально сказал Денке.
– Тогда что случилось, Ричард? Радоваться надо! Я знаю, было нелегко: шесть лет ты сидел в этой каморке, согнувшись над планшетом, пока я зарабатывал нам на жизнь. Но ведь мы знали с самого начала, что будет тяжело. Помнишь, как мы познакомились в баре «У Йоханнсена»? Пьяный, ты что-то лопотал о машине желаний. Все решили, будто ты псих, Ричард, зато я сразу понял, что ты гений.
– Никакая это не машина желаний! – взорвался Денке.
– Знаю-знаю. Как ты там говоришь?.. Преобразователь массы, механическое средство произвольного изменения атомно-молекулярной структуры базовой материи, выделенной из свободной энергии… – Гилгорич рассмеялся. – Я ничего не напутал? Пойми, Ричард, я не мастак говорить умные слова. Для меня машина, которая дает все, что захочешь, – это просто машина желаний.
– Рановато ты уволился, – сказал Денке.
Гилгорич удивленно уставился на соседа.