В темноте
Шрифт:
— Кто?
Каждый из оперов, кто изобретает новый способ войти в адрес, достоин памятника.
— Вадим Вадимович? — подал голос Игорь. — Это из милиции. У вас была автомашина ВАЗ двадцать один ноль восемь?
— Что значит «была»?
Захрустели замки. Опять сработало.
— Что значит «была»?
— Тихо! — Максаков, показав удостоверение, оттеснил внутрь квартиры высокого мужчину в халате.
Остальные просочились следом. Хозяин едва не уронил с лица большие круглые очки.
— Что…
— Тихо! — угрожающе повторил Максаков и показал пистолет. — Уголовный розыск. Гена где?
— У себя. — По лицу Парамонова было видно, что он ничего не понимает.
— Где его комната?
— Третья.
— Справа? Слева?.
— У нас все справа.
— Марина, посмотри за ним.
Они двинулись по темному коридору, боясь налететь на тумбочки, столики, велосипеды. Горящее бра осталось в прихожей. Стало темно. Максаков считал двери. Первая. Тяжелый больной храп. Вторая. Детское бормотанье во сне. Третья! Все замерли. Изнутри в щель пробивался свет. Кто–то кашлянул и чем–то зашуршал.
«Пятый час, — подумал Максаков. — Чем он занят?»
«Моторола» в кармане разразилась громким пиликаньем.
«Черт! Черт! Черт!»
Его словно током дернуло. Внутри загремело. Одновременно с Гималаевым они врезались в дверь.
Уже потом он подумал, что если спросить, какая комната у него в квартире спальня, то он ответит — «первая слева», хотя первая слева дверь ведет в туалет. Парамонова спрашивали про комнаты, а не про двери. Он и ответил правду, совершенно упустив ванную. Это вышло боком маленькому курчавому мужику, который удобно расположился в теплой воде со «Спорт–Экспрессом» и бутылочкой «Невского». Увидев в проеме резко открывшейся двери незнакомцев с пистолетами, он ойкнул и ушел под воду. Газета с шуршанием слетела на пол. Плескалась потревоженная вода. Мужик не всплывал.
— Твою мать! Вырубился! — Максаков сунул ствол в кобуру и кинулся спасать потенциального утопленника.
Игорь помогал. Мокрая кожа скользила под пальцами. В узком пространстве они мешали друг другу. Бутылка упала и с грохотом разлетелась о бетонный пол.
— Егорыч в угольной гавани работает, во вторую смену, — бубнил сзади Парамонов. — До утра отмокает, потом спит. Удобно. Ночью–то ванная никому не нужна.
«Утопленник» открыл глаза и безумным взглядом обвел окружающих. Его аккуратно посадили. Максаков вздохнул и грустно посмотрел на мокрые по локоть рукава пальто.
— Дядя Вадик! Что случилось?
В коридоре стоял рослый, бритый наголо парень в трусах и тельняшке. Андронов незаметно сделал шаг ему за спину.
— Гена?
— Ну Гена.
— Уголовный розыск. Поедешь снами.
Максаков готов был поклясться, что лицо парня дернулось в паническом страхе.
— Денис, Марина, возьмите понятых и сделайте осмотр комнаты. Ты ведь не против, Гена?
Спускаясь по темной лестнице, он вспомнил про «моторолу».
— Вениаминыч! Ты меня искал?
— Ты где пропал? — Лютиков явно нервничал. — Почему не отвечаешь?
— Занимаюсь спасением утопающих.
— Чего?
— Да ничего. Что случилось?
— Надо срочно подъехать в вытрезвитель на Синопку. Там сложная ситуация.
— Без меня никак? У меня тут подозреваемый по Днепропетровской.
— Боюсь, что никак. Там якобы деньги у мужика ушли.
— Блин! — Максаков ненавидел разгребать по дежурству эти постоянные вытрезвительские проблемы. — Много?
— Десять тысяч баксов!
Глава 24
До РУВД ехали как сельди в банке. Стиснутый на заднем сиденье Гена угрюмо молчал. Он вообще был немногословен. Не спросил даже, зачем и куда его везут. Максаков уже на девяносто процентов был уверен, что они попали в точку и Ляпидевский — тот человек, который им нужен, но он также хорошо знал, что это все только начало, что уверенность в уголовное дело не подошьешь и что при умной позиции Ляпидевский имеет все шансы соскочить и помахать им ручкой. Когда все вылезли, он придержал за рукав Гималаева.
— Игорь, я в «трезвак» смотаюсь. Там какая–то заморочка. Сердцем чую — это он. Попробуйте его заплющить. Если не сможем, то… Впрочем, чего я тебя учу.
Гималаев задумчиво кивнул.
— А на джинсах у него кровь, — неожиданно сказал он, — причем свежая. И на руке ожог.
Максаков улыбнулся ему и тронул машину. Игорь всегда работал обстоятельно, от элементарного. Именно поэтому он был лучшим из всех, кого Максаков знал. Да и из всех, кого не знал, тоже.
Вытрезвитель располагался в низеньком грязном флигеле, стоящем в третьем дворе, если считать от индустриальной Синопской набережной. Асфальт на подъезде к нему был изувечен так, словно двор подвергся авианалету. На одном из ухабов машина подпрыгнула, и двигатель вдруг резко сбросил обороты. Максаков чертыхнулся и потянул подсос. Ритм выровнялся. Он поднял глаза и вздрогнул: метрах в пяти от него, широко расставив ноги, стоял человек. Свет фар выхватил из мрака улыбку над черной жесткой бородой. Вокруг метались предутренние тени.
Вот и встретились снова! Он чувствовал себя спокойным как удав. Только холодок в районе солнечного сплетения. Только кровь пульсирует над левым глазом. Ветер ударил в лицо миллионами холодных иголочек. Шершавая рукоятка пистолета удобно легла в ладонь.
— Стой на месте!
Было слышно, как где–то в подвале мяучит кошка.
— Стою–стою! Но меня уже выпустили.
Словно что–то мягко сползло с плеч на землю. Он нашарил в машине фонарь. Испуганный помятый мужик ин–теллегентного вида заслонял глаза рукой. Максаков выключил фонарь.
— Проходите.
Не убирая ствола, Максаков оперся на подрагивающий капот машины. Наверху свистел ветер. Тело охватила слабость. Ломило шею. Снова захотелось спать. Он спрятал пистолет, закурил и сел в машину.
* * *
На звонок открыли сразу.
— Ответственный по РУВД Максаков.
— Дежурный медвытрезвителя номер два лейтенант Иванов, — поспешно представился пухлогубый мальчишка.
Из палаты слышались какие–то голоса. Больше из наряда никого не было видно.