В тени большого взрыва 1977
Шрифт:
На его крик две проходящие рядом девушки остановились и в удивлении посмотрели на картину маслом — пятидесятилетний бюргер высказывает своему сыну своё «фи» на русском.
— «Данке шон, юнге фрау», — улыбнувшись им, произнёс я монументальную фразу из песенки группы «Агата Кристи», а потом чуть подумал и выдал всё что знаю на языке принимающей стороны: — «Я-я… дас ист фантастиш»!
Девушки переглянулись и, постоянно оглядываясь, быстрым шагом утопали по своим делам, а, вероятно, корящий себя за несдержанность,
— Да пойми ты! Копают не только под тебя, но и под нас всех?! Знаешь кто это такой? Знаешь, чем для нас это может закончиться!? Не знаешь? А я знаю! П**** это может закончиться! И закончится так обязательно, если ты не прекратишь вести себя как дурак!
— Я дурак? Да почему?!
— А потому, что тебе надо было всё согласовывать с Главлит и только потом уже выдвигать это на всеобщее обозрение. Тогда бы всё согласовывалось с Сусловым и только после этого согласования принималось бы решение. А ты его обошёл и получилось, как будто бы он вообще никто! Понял, чем это тебе теперь грозит? — он вздохнул и промокнул уголки рта платком. — Да и нам всем.
— И что ты предлагаешь делать?
— Не знаю, — вновь тяжело вздохнул тот. — Но по крайней мере не делать глупостей. Вести себя аккуратно. С иностранцами не болтать. И выступить не как вчера, а в два раза лучше. Возможно, хорошее и безупречное выступление сможет нас хоть как-то защитить.
— Гм… фигня какая-то…
— Ещё какая фигня. Ты знаешь, что Тейлор договорился о записи концерта телевидением ГДР?
— Нет, — пожал я плечами. — Но что тут такого?
— Как что? А если вы выступите плохо? А если будет не так как надо?
— С чего бы это? Вчера же нормально выступили. Да и потом… если что не так, то подотрём запись как надо и всего делов.
— Подотрём… всего делов… — передразнил меня мидовец. — Как ты подотрёшь, если это будут показывать в прямом эфире?
— Да?
— Вот так вот.
— Гм, — хмыкнул я. — Интересно, зачем это Тейлор сделал…
— Не знаю я, зачем он это всё делает. Он с министерством напрямую договаривается, а нас ставят в известность только потом. Теперь ты понимаешь, что может быть и что будет?
— Ну так…
— А я знаю! Если вы выступите плохо, то будет нам всем конец. А вот если выступление будет хорошим, то это пойдёт нам в плюс, когда наши персональные дела начнут разбирать, — скрипнул зубами и ухмыльнувшись добавил: — И зря ты так к этому халатно относишься. Если ты думаешь, что всё спишется на твой возраст, то не обольщайся. В персональном деле всё будет записано, что ты, как ты, и где ты. И когда будет нужно, об этом обязательно вспомнят.
— Мрачновато, — поёжился пионер.
— Да потому что это реальность, а не фантазии, которые ты себе придумал в голове. Тут всё без мишуры — только холодный расчёт.
— Ладно, с этим ясно, — махнул я рукой. — Я вот о чём хотел Вас
— Говори.
— Если вы действительно хотите, чтобы сегодняшний концерт был запоминающийся, то разрешите одеться ребятам в косухи, а девчатам в короткие чёрные юбки.
— Да ты чего, Васин?! Меня под монастырь хочешь подвести?! Какие ещё короткие юбки?! Ты хочешь, чтоб наши комсомолки выглядели как какие-то путаны? — произнёс он, закашлявшись от негодования: — Как девицы лёгкого поведения? Это не допустимо!
— А парни? Чем Вам косухи-то не нравятся?
— Ну… Насчёт этого ещё можно подумать. А насчёт девушек — категорически нет.
— Хорошо. А можно тогда им хотя бы какие-нибудь платья повеселее подобрать? А то уж очень не очень те, в которых они выходят на сцену.
— Какие платья? — спросил Лебедев и я стал пояснять в каких именно нарядах я вижу наших красавиц.
Через десять минут сошлись на том, что он выделит валюту на приобретение необходимого реквизита, но с условием — юбки или платья обязательно должны быть длинные — ниже колен, пусть и различных тонов, и расцветок.
Я хоть и не полностью был удовлетворён результатом, но всё же смирился и перед тем, как расстаться, невзначай сказал: — Товарищ Лебедев, выдели мне пожалуйста пару сотен на мороженное.
Кравцов аж закашлялся, услышав такое от меня.
— Зачем тебе, — чуть отойдя от ожидаемого шока спросил мидовец.
— Я ж сказал — на мороженное, — вновь пояснил пионер и потом в течении пяти минут строил разнообразные версии для чего мне вообще нужны деньги. Там была и версия с покупкой подарков маме и бабушке, версия с покупкой жвачек и конфет, версия с желанием покататься по городу, версия сходить в зоопарк и полуправдоподобная версия с покупкой магнитофона и кассет.
Естественно, весь мой поток сознания собеседник выслушал, привёл несколько контраргументов, главным из которых был: — Из гостиницы не выходить! Товарищ Кравцов, проследишь! — и в конечном итоге саму идею о том, что я должен владеть валютой, отмёл как абсолютно не нужную в данных реалиях: «У тебя и так всё в гостинице есть! А чего нет, то скажи, мы тебе купим всё что надо».
Хотел было пустить слезу, но, глядя на лицо собеседника, понял, что сие занятие абсолютно бесперспективно, поэтому вздохнул и констатировал: — Жадина!
— Не жадина, — тут же отмёл моё обвинение Лебедев. — Валюта подотчётная, а потратить ты её собираешься на сомнительные нужды.
— С чего это ты взял, что сомнительные, — всё же решил пионер покапризничать. — Может это в крайней мере крайне нужные нужды!
— Сомнительные, сомнительные, — отмахнулся тот, достал из внутреннего кармана портмоне, отсчитал две бумажки и протянул их Кравцову: — Вот тут двадцать марок. Купите себе по мороженному, по газировке, ремень для брюк и идите в гостиницу.