В тени невинности
Шрифт:
Запись третья. Чердак
Порой мне хочется уехать отсюда. Не знаю, куда и зачем; я просто хочу держать руль прямо до тех пор, пока не упрусь в стены какого-нибудь города. Хочу начать жизнь с чистого листа. Собрать вещи в маленький чемоданчик, поставить кассету в рабочую магнитолу и не оглядываться. Больше никогда.
Почувствовать себя свободным и проникнуться эйфорией дороги… чего-то светлого, что ждет меня в будущем. Откреститься от огорчений, боли, злости. Забыться. Стать
На то много причин. Теплый дом, вкусная еда, чувство безопасности и все мои воспоминания. Они здесь, спрятаны на чердаке под скатом крыши, где Освальд рассказывал мне истории о кровавых тиранах Англии. На кухне у деревянного стола, где мы обедали и ужинали вместе. В гостиной рядом с креслом, где любила вязать миссис Бейтс. В моей маленькой комнатке, где с потолка сыпалась штукатурка. Я привязан к этому месту.
На самом деле мои мечтания не были такими нелепыми. Ходили слухи об общине выживших на севере страны. Поселение, нет, настоящий город, где люди занимаются повседневной рутиной: работают, смотрят телевизор, играют в карты, а по вечерам расслабляются в пабах. Высокие стены, электричество и целая куча военных. Там было абсолютно всё, о чем я мечтал. Но как туда попасть? Да и существует ли это место на самом деле?
Мечтать – значит страдать. Но я, подобно любому человеку, не мог не мечтать.
А появление мальчишки лишь сильнее раздразнило мое воображение. Он говорил, что прошел полстраны, верно? Может, он видел этот город? Он должен был знать. Обязан был знать хоть что-нибудь.
И я решил выпытать у него. Весь вчерашний день мальчик проспал (даже ни разу не вышел из комнаты); лишь утром и вечером, когда я приходил менять повязку, он поднимался с постели и обменивался со мной парочкой бессмысленных фраз. Говорил он без лишних эмоций, но я всё равно чувствовал холод в его голосе. У меня не было причин проявлять к нему симпатию, но его пренебрежение отчего-то удручало. Поэтому я решил попытаться сблизиться с ним. Я не хотел привыкать к нему или требовать этого взамен – мне просто хотелось разрушить тягучее напряжение. Вот и всё.
Подумав, что ему могут пригодиться костыли для свободного передвижения по дому, я прорылся весь вечер на чердаке, ведь точно помнил: они были где-то здесь. Костыли я смог отыскать, а вот нужные слова – нет.
Я надеялся сегодня выстроить с ним полноценный диалог. Попытаться. Мне несколько стыдно признаваться, но для этого я даже заранее подготовил темы для разговора и выписал их на листочек. Здесь были как нейтральные вопросы, так и довольно важные для меня. И первым по важности я, конечно же, поставил вопрос о городе на севере.
Сжимая список в руке, неся костыли под мышкой, я подошел к двери и несколько раз постучался. Откликнулся он не сразу (видимо я его разбудил), только через несколько минут пробурчал:
– Заходи.
Я зашел в комнату, пряча смятый листок в кармане брюк, и вдруг растерялся, как маленький беспомощный мальчик. Мне стало неловко от этого пристального надменного взгляда. Всё-таки асоциальность сильно сказывалась на моем поведении – я вновь не знал, как начать разговор. Даже заранее заготовленные вопросы не помогли. К счастью, Алекс (я никак не могу привыкнуть к его имени) отличался болтливостью, поэтому начинать диалог первым мне не пришлось.
– Сегодня солнечный день, правда? – он кивнул на окно, которое я предусмотрительно зашторил.
– Да.
– Сейчас ведь осень. Дождь, грязь, серость. Ранний вечер и позднее утро. Туман, из-за которого мурашки по коже. Порой мне кажется, даже солнце надо мной светит по-другому. Тускло и блекло. Ты когда-нибудь ощущал это?
Я замялся. Рассеяно протянул ему костыли, решив проигнорировать вопрос.
– Возьми.
– И с кем я разговариваю… – презренно бросил он, дотягиваясь до деревянной рукояти. – Спасибо.
– Пользуйся. Если что, я могу подкрутить под твой рост.
Неловкость во мне нарастала еще сильнее. Неужели так трудно просто вести себя как обычный человек? Оказывается, трудно. Особенно когда из твоей памяти стерлись все черты этого «обычного человека».
– Думаю, пойдет. Я никогда не ходил с помощью таких штук, – он с любопытством провел по лакированной поверхности. – Забавно.
– Алекс.
– Да?
– Я… Я просто хочу знать…
– Да? – Алекс посмотрел на меня, выразительно приподняв бровь. – Говори.
– Если тебе что-то понадобится, то… ты можешь сказать мне об этом. Я тебе не враг.
– Но и не друг. Ты же сам сказал: «Ты мне не брат и не друг, так почему я должен тебе помогать?» Ну, или что-то в этом роде.
– Тогда ситуация складывалась не в твою пользу, а теперь мы живем под одной крышей. Временно, но всё же, – я говорил уверенно, несмотря на внутреннюю растерянность. – Послушай, Александр, если тебе станет хуже или вновь понадобится помощь, то я имею право об этом знать. Я много думал за этот день и…
– Стоп. Как ты меня назвал?
Я смешался. Неужели опять ляпнул что-то не то?
– Эм… Александр?
– Меня зовут Алекс.
– Разве это не твое полное имя?
– Что? Нет, конечно нет. Просто Алекс без всяких импровизаций, ладно? Мы же хотим поладить, я правильно понимаю?
Его настойчивая интонация напоминала мне тон первого учителя математики. О да, я помнил его. Низкий мужчина со смешными усами, который любил подойти в упор так, что расстояние между моим лицом и его оставалось всего пару дюймов, и начать читать лекцию о правильном поведении. О том, что можно и нельзя делать. И говорил он это ме-дле-нно, двигая губами подобно корове, жующей жвачку. Мне было противно и одновременно хотелось рассмеяться. Но сейчас я не ощущал ни того, ни другого. Мне было не по себе.