В тени невинности
Шрифт:
– Ладно. Просто Алекс.
– Вот и отличненько! – он улыбнулся, но на душе у меня всё равно было гадко.
– Отлично, – скептично произнес я. – Раз тебе ничего не нужно, я устрою обход города.
– Уверен, что это хорошая идея?
– Лучше быть готовым к нападению, чем сидеть в неведении. Я действую тихо и быстро.
– Тогда удачи, – он упал обратно на подушку, подтянул к себе покрывало и широко зевнул. – И всё же… будь осторожен.
– Буду. Не сомневайся.
Я так и не спросил его о том, что хотел. Молодец, Фирмино, ты упустил возможность узнать что-то важное.
Пора приступать к делам.
Я спустился на первый этаж и открыл дверь, ведущую в мастерскую. Любимое место Освальда. Было когда-то. Он часто прятался здесь, среди инструментов, чтобы побыть наедине с тишиной. Прятался ото всех, даже от меня. После того, как его не стало, мастерская превратилась в склад для всякого железного хлама вроде сломанной электротехники. Над верстаком, святой всех святых Освальда, кто-то повесил цветастые плакаты из журналов прошлого века, на которых были нарисованы фигуристые женщины. Понятия не имею, кто счел эту идею хорошей, но порой у меня чесались руки сорвать плакаты и выкинуть в мусорку. Почему я так и не поступил? Не знаю.
Железный стеллаж, пластмассовые и деревянные коробки. Я знаю наизусть каждый уголочек дома, но отчего-то всегда долго роюсь на полках, в поиске нужного инструмента.
Вот и сейчас я долго обыскивал мастерскую, чтобы найти кованый топор, который Освальд использовал для рубки леса. Он был совсем не похож на мой топорик для дров. Массивный, тяжелый и очень-очень старый. Им никто не пользовался лет так пять: повода на это не находилось. Забавно.
Нашел я его в большом черном ящике, под органайзером с болтами. Провел пальцем по острию топора, вспоминая, как мы ходили по весне в лес, чтобы нарубить древесины для новой мебели. Остро, прямо как в старые времена.
Забрав инструмент в рюкзак, я оделся теплее и вышел на улицу. Прошел несколько улиц и остановился у дороги. Стояла мертвая тишина, которая лишь сильнее сжимала мою голову в тиски. Город дышал привычным спокойствием, словно ничего и не произошло. Ни следа бандитов. Я бродил знакомыми дорогами еще несколько десятков минут, не выходя за пределы пустынного частного сектора. Не похоже, чтобы кто-то посторонний бывал здесь, но беспокойство всё равно не отпускало меня.
Наконец я наткнулся на небольшой клен, стоящий на обочине. Самый обычный клен средних размеров, чья листва была поражена паразитами. Я оценил толщину ствола и кивнул своим мыслям. Следовало действовать быстро. Расстегнув рюкзак, я достал топор. Он идеально лег в мою ладонь. Благо что-что, а рубить деревья я умел. Замахнулся, ударил, затем снова и снова.
На дереве оставались глубокие разрубы, будто старые раны с неровными краями. В голове всплыла картинка: окровавленная нога Алекса и его измученное лицо с синими губами и впалыми веками. Я вдруг почувствовал головокружение. Страх и осознание. Как тогда, с Освальдом. Пистолет в моих руках и его крик. Перед глазами потемнело – я вновь занес топор над головой и выронил его на землю, пытаясь отдышаться. Согнулся пополам, подавляя приступы тошноты. Раньше меня часто мучали панические атаки, но это… это не было похоже на то, что я чувствовал тогда. Наверное, я просто нуждаюсь в отдыхе. В давно забытом чувстве покоя.
Отдышавшись, я принялся за работу. На этот раз успешно – клен послушно склонился передо мной. Послышался хруст, и дерево упало поперек дороги, заграждая въезд. Теперь никто не посмеет даже приблизиться к моему дому. (Вряд ли бандиты станут петлять по тропинкам леса, лишь бы добраться до десятка очевидно заброшенных домиков).
Вытерев пот со лба, я спрятал топор обратно в рюкзак. Теперь мне предстоит выполнить задачу в сто раз труднее рубки дерева. Разговор с Алексом. Я долго откладывал его, но мне необходимо сделать это. Я обязан.
По возвращению домой, однако, зайдя в его комнату, я обнаружил её пустой.
– Алекс! – позвал я.
Куда он мог уйти? То есть, конечно, уйти далеко он не мог, но… Я бросился в ванную. Никого. Пробежал коридор, спустился на первый этаж. От мальчишки и след простыл.
– Алекс, какого черта?
Внизу его тоже не было. Ни во дворе, ни на кухне, ни в гостиной. Нигде. Я вернулся к комнате, где в последний раз его видел. Постель не заправлена, рюкзак лежит на комоде. Я немного успокоился: Алекс не ушел бы без рюкзака. Тогда где он?
Выйдя из комнаты, я заметил приоткрытую дверь на чердак. Стоило догадаться. Я бесшумно поднялся по узкой лестнице в самой дальней части коридора и заглянул в щель. Мальчик сидел на коробке, держа что-то в руках, а рядом с ним были брошены костыли. Я подтолкнул дверь и зашел внутрь, в душе вскипая от злости. Он не должен был видеть то, что здесь находится. Не смел касаться своими руками сокровищ памяти, запертых в самом дальнем углу дома.
– Что ты здесь делаешь? Я не разрешал тебе сюда заходить!
– Кто это? – он держал в руках деревянную рамку и пристально смотрел на фотографию в ней. – Кто эти люди?
Я оперся о дверной косяк, не находя слов для ответа. Я не хотел, чтобы кто-то видел эти фотографии. Моя святыня была нагло осквернена мальчишкой, не имеющим и грамма уважения ко мне.
– Не важно. Уходи.
– Они… Твоя семья?
– Прошу тебя.
– Просто ответь на мой вопрос, и я уйду.
В горле пересохло. До сих пор лица на этом фото вызывали у меня горечь и щемящую тоску. А ведь тогда, стоя перед объективом камеры и слепо наслаждаясь моментом, я не мог представить, что ждет впереди. Не мог представить, что рука Освальда, лежащая у меня на плече, уже никогда не взъерошит мои волосы.
– Двенадцать, – тихо произнес я, желая лишь поскорее отсюда уйти. – Нас было двенадцать человек.
Алекс провел большим пальцем по глади слегка потрескавшегося стекла.
– Неужели не осталось никого, кроме тебя?
– Никого.
– И как давно ты живешь один?
– Больше года. Ты обещал уйти, когда я отвечу на твой вопрос. Вопрос исчерпан. Тема закрыта.
Он не хотел уходить – я видел это. То ли из вежливости (хотя вряд ли она у него была), то ли из-за нежелания ругаться со мной, он выпустил из рук фотографию, ставя её на законное место.