В тени Нотр-Дама
Шрифт:
— Это логическая машина Раймонда Луллия? — спросил я, пока боголепно восхищался конструкцией, которая высилась передо мной в полумраке. Несколько свечей на стенах бросали приглушенный свет в большое помещение.
— Наша чудо-машина, которую сконструировал Леонардо и построил вместе с Томмазо и Аталанте, базируется на изобретении, которое Луллий назвал с некоторым самолюбованием божественным алфавитом, — сказал Вийон. — Если бы наши братья в Италии не послали Леонардо и его товарищей к нам, то мы бы не продвинулись так далеко вперед. Попытаем наше счастье!
Аппарат состоял по большей части из многочисленных цилиндрических дисков
Леонардо достал кусок мела из деревянного ящика, подошел к металлическим пластинам и написал понятия, которые Вийон назвал ему, сокращая, оставляя буквы, которые мне показались произвольными, но подчиняющиеся явно системе: Фролло — Нотр-Дам — смарагд — тамплиеры — союз девяти — великий магистр — берег Сите — десятка. Когда он закончил с понятиями, то повернул многие рычаги и отступил назад, к нам. И потом я весь сжался.
Металлические пластины начали вращаться, словно их приводила в движение невидимая рука великана. Кожаные ремни скользили по желобам, толстые винты вращались, поршни ходили взад и вперед. Свет свечей отражался на вращающемся металле, выбрасывал крошечные искры в помещение и болезненно колол глаза. Механическое чудовище проснулось с оглушающим визгом, скрипом и скрежетом. Мне почти что казалось, что оно кричало, требуя пищи, — и я был хорошей жертвой, чтобы задобрить божественный алфавит.
Только то обстоятельство, что Вийон и итальянцы спокойно смотрели на громкое движение машины, удержало меня от поспешного бегства из этого помещения. Они уже знали спектакль, для меня же все было ново и потому пугало. Кроме того, я ненавидел машины, в чем было виновато изобретение Гутенберга.
Постепенно вращающиеся вокруг своей оси диски замедлили ход, остановились ремни и ролики, опустился рычаг, и, наконец, вся конструкция замерла, не издавая больше скрежета и грохота.
— Посмотрим-ка! — сказал Вийон.
Мои спутники подошли к машине, и я последовал за ними после небольшого колебания. Любопытство было сильнее, чем уважение перед необъяснимым изобретением. Другие стояли пред металлическими дисками и обследовали грифельную доску на предмет послания.
Разочарование было написано на лице Леонардо, когда он взглянул на латинские буквы.
— Ничего, только ерунда какая-то.
— Но здесь, греческими буквами, здесь написано! — закричал Вийон, не обращая внимания на яростный кашель, который сопровождал его слова. Медленно он прочитал вслух слово, которое образовали буквы многих кругов: АЫАГКН, ананке. И этот символ для обозначения собора Парижской Богоматери, — он указал на грифельную доску рядом с греческим словом, картиной которого был просто нарисованный дом с крестом на крыше. — Однозначное указание, что мы не слишком опоздали, что тайна еще скрывается за стенами Собора!
— Ананке, — повторил я тихо, погрузившись в мысли.
— Что вы имеете в виду? — спросил Леонардо, который ближе всех стоял
— Когда Филиппо Аврилло умер у меня на руках, он передал мне странный прощальный подарок, при этом он сказал что-то о тайне и потом слово похожее то ли на «баранку» то ли «благодарю», смысл которого я не понял.
Ананке [48] , так оно могло звучать.
— Это греческое слово для обозначения судьбы, рока, — сказал Вийон. — Это понятие стоит в древних рассказах о конце света, о большом огне, который уничтожит все существующее в этом мире, — он мрачно добавил:
48
В греческой мифологии — божество необходимости, неизбежности, мать мойр — вершительниц судьбы человека. Между колен Ананке вращается веретено, ось которого — мировая ось, мойры же время от времени помогают вращению (Plat. R. Р. X 617 в-е). Ананке близка Адрастее (Немизиде) и Дике — вершительнице справедливости (прим. перев.)
— Включая навечно проклятые потом души! — Леонардо посмотрел на меня с любопытством.
— Что за прощальный подарок, синьор Арман?
— Всего лишь деревянная фигурка, — сказал я и описал ее.
— Тогда это должно быть слово «ананке», — то, которое сказал вам Аврилло, — предположил Леонардо. — Змея, которая кусает себя за хвост, оуроборос, знак превращающейся материи, трансмутации, которая ведет к концу материального. Змея Оуроборос заменена драконом Страшного Суда в Откровении Иоанна. И дракон — символ Сатаны как и machina mundi, машина мира. Аврилло вышел на верный след. К сожалению, он не сумел нам сооб…
Он оборвал себя на полуслове. Мы все тоже услышали громкий шум по ту сторону двери: поспешные шаги многих людей, резкие крики и бряцание оружия. Когда мы притаились и прислушались, то разобрали четче — несомненно, в подземном лабиринте катаров бушевала яростная борьба.
Глава 7
«Египтяне пришли!»
Дверь, к которой были прикованы наши взгляды, грубо распахнулась и с громким стуком ударилась о стену. Один из стражников ввалился в помещение, удивленное лицо его было залито кровью, в правой руке окровавленный меч. Он дико посмотрел на нас широко раскрытыми глазами и закричал:
— Египтяне пришли! В один миг они оказались повсюду и… Тут за ним в проеме открытой двери появилась яркая фигура. Черноволосый мужчина в пестром вышитом кителе, со сверкающей жемчужной нитью на шее и золотыми серьгами в ушах. Быстрым, ловким движением он поднял правую руку и раскрутил что-то вокруг вытянутого указательного пальца у себя над головой. Это выглядело, как металлическое кольцо величиной с ладонь. Резкий рывок руки, и кольцо с тихим свистом полетело в воздухе, чтобы вонзиться в затылок стражника.
Внешний край странного оружия явно был острый как топор палача. Кровь хлынула из зияющей раны, и слова стражника оборвались в глухом бульканье, когда он упал перед нами без сил.
Египтянин достал уже второй метательный диск и раскрутил его вокруг пальца. Аталанте метнул свой ушной кинжал. Лезвие глубоко вонзилось в грудь цыгана, который согнулся и с приглушенным криком упал на землю. Все еще кажущийся таким опасным диск покатился с безобидным бряцанием по цементному полу и врезался в каменный цоколь мыслящей машины.