В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941–1943
Шрифт:
Зубной врач… Теперь с этим покончено, навсегда. Мы вынуждены ампутировать все предплечье. Даже нет возможности сделать протез или вставить культю – ничего подобного: зона повреждения слишком обширна.
Внезапно меня охватывает чувство отвращения и невероятного отчаяния. Я больше не могу. Я больше не хочу.
– В чем дело? – спрашивает коллега.
Очевидно, я побледнел и плохо выгляжу. Он вывел меня своим вопросом из оцепенения.
– Ах, ничего, – отвечаю я, – ничего. Но я не хотел бы оперировать. Пожалуйста, сделайте одолжение и проведите ампутацию. Оставьте как
Он никогда еще не видел меня таким взволнованным, как сейчас. Я просто больше не могу продолжать, сижу в углу операционной, стараясь прийти в себя. Мне протягивают небольшой стакан водки, наверное, люди думают, что я выдохся. Просто упадок сил – с каждым случается, особенно если человек страдает диареей. На самом деле это совсем не то. Меня охватило глубокое омерзение. Какая огромная бессмыслица заключена во всем этом процессе как с той стороны фронта, так и с этой. Безрадостные мысли.
Когда-то ведь это была маленькая, нежная детская ручонка, изящное творение, подарок Бога живому созданию. Пальчики шевелились неловко и беспорядочно до тех пор, пока однажды не научились по-настоящему хватать и щупать, а со временем послушно исполнять приказы, поступающие к ним от нервных импульсов. Движения кистей и пальцев становились совершеннее, возникали невообразимые двигательные комбинации. Как же прекрасно было все это. Так почему же теперь это все разрушено? Почему?… Почему?
Я представил родителей этого ребенка. Они откладывали и экономили последние гроши, чтобы накопить мальчику на учебу. И он учился в школе и в институте, стал зубным врачом. А потом однажды его отправили на русский фронт, погнали в зимнюю стужу, и за одну-единственную секунду рухнуло его будущее, все его профессиональные возможности.
Зачем все это, зачем? – не переставая, задаю я себе вопрос. Неужели ценою таких разрушений мы разрешим духовные или материальные проблемы нации? Конечно нет.
Но какой смысл размышлять и копаться в этом, задавать вопросы? Никакого. Я нахожусь здесь, и мне надо продолжать работать, я приехал на фронт, чтобы помогать. Все мы пленники.
Устало, с чувством отвращения я встаю и направляюсь к другим раненым, к тем, у кого, слава богу, не все так плохо, как у этого юного стоматолога. Что будет с ним, когда, очнувшись после наркоза, он заметит, что у него больше нет правой руки и предплечья? Какие душевные муки ему предстоят?
В окруженной Старой Руссе
Оставаться дольше не представляется возможным. Мы хотим попытаться добраться до Старой Руссы, по-прежнему противостоящей жесткому напору русских. Трасса проходит вдоль берега озера Ильмень. Целиком замерзшее озеро представляет собой неописуемо безрадостное и ужасающее зрелище. Как и раньше, оно выглядит так, словно высокие волны застыли во время шторма. Посреди озера, на расстоянии пулеметных выстрелов, возвели постовые вышки, для того чтобы предотвратить проникновение русских лыжных патрулей.
Мы прибываем в Нагово. Здесь внезапно обнаруживается, что дорога забаррикадирована
Удивительно ясное небо выгнулось куполом, зимнее солнце протянуло к заснеженным полям свои лучи. Над землею гуляет ледяной ветер. Невозможно поверить, что русские летчики не бомбят бесконечные колонны автомашин.
Однажды во время скучного ожидания я попытался взобраться на высокий склон, чтобы взглянуть издалека на Старую Руссу. Наконец-то с трудом я вскарабкался по крутой снежной стене и замер от ужаса, увидев открывшуюся моему взору картину. Передо мной раскинулось необозримое поле, усеянное телами погибших. Тысячи и тысячи русских полегли, скошенные нашим пулеметным огнем. Снег прикрыл тела павших, но потом ветер разметал его и обнажил их. Повсюду ввысь вздымаются окоченевшие руки, ноги, колени. Густель даже не подозревает, что я вижу.
Едем дальше. Колонна медленно трогается с места. Мы проезжаем какую-то деревню. Перед двумя низкими избами в снегу выставлены желтые предупредительные таблички с надписью «ОСТОРОЖНО! СЫПНОЙ ТИФ!». Призрак объявился. Болеют в основном мирные жители.
Наконец, мы выезжаем на вторую дорогу южного направления, пока еще свободную, и приближаемся к разрушенному городу. Вся Старая Русса переполнена тяжелой артиллерией, превратившись в бастион, окруженный колючей проволокой. По широкой линии фронта русские пересекли Ловать и Полу. «Графство Брокдорфа» полностью изолировано от нашего фронта. Старую Руссу нужно удержать. Если мы потеряем этот пункт, пропадет всякая надежда прорвать окружение под Демянском.
Отправляясь в Старую Руссу, никогда не знаешь, удастся ли выбраться оттуда живым. Русские без конца обстреливают город. Рвутся русские бомбы. По снежным полям строчат пулеметы. После томительного ожидания Густелю, в конце концов, удается въехать в разрушенный город. В Доме Красной армии я нахожу дивизионного врача, который информирует меня о сложившейся ситуации. Медпункт располагается здесь же. Несмотря на бедственное положение, работа налажена хорошо. Страшит только одна мысль: в любой момент в этот важнейший медпункт могут попасть гранаты.
По воздуху нам впервые доставили тушенку в холодильных камерах. Хочется ее попробовать.
Случайно я встречаю здесь подполковника Ранка, теперь врача одной из истребительных групп. Последний раз мы виделись в Новоржеве. В глаза бросается его худоба. Это просто от перенапряжения или он серьезно болен?
Около половины четвертого, когда уже начинает смеркаться, мы трогаемся в обратный путь. Движение заблокировано, трасса перекрыта. До нас доносятся артиллерийский огонь и рокот пулеметов. Что-то неладно.