В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941–1943
Шрифт:
– Внимание! – кричу я пилотам. – Река под нами, вон та широкая белая лента – это Ловать. Там находится Рамушево, за которым – понтонный мост под Кобылкином. Все снова занято русскими. Опасное место.
Здесь над Ловатью у русских хороший обзор. В любую секунду мы можем попасть под обстрел. Минуты проходят в напряжении, но ничего не происходит, совсем ничего. И все равно сердце учащенно бьется. Еще километров десять, и мы окажемся на окруженной территории, в «графстве Брокдорфа». Возможно, русские палят из всех своих пулеметов, но на высоте 2000 метров это совершенно не ощущается.
Наши соседи летят вплотную к нам
Затем в поле зрения попадают немецкие укрепления. На белом фоне можно различить опорные пункты. Еще несколько минут, и мы окажемся в центре окружения. По кривой траектории пилот направляет самолет к главному аэродрому Демянска. Машина спускается все ниже и ниже, описывая круги над летным полем. Мы совершаем мягкую посадку. Остальные быстро следуют за нами.
В страшной спешке и суматохе выгружаются артиллерийские боеприпасы. Со всех сторон из леса уже подъезжают автомобили. Среди них есть и замаскированные санитарные машины с ранеными, которых нужно вывести из зоны окружения. Многие тревожно прислушиваются и всматриваются в небо. Утром русские бомбили аэродром. На гладкой снежной поверхности видны коричневатые воронки и выбоины, а на краю летного поля бессчетное количество «убитых» самолетов – разбитые машины, которые развалились либо во время посадки, либо в результате артобстрела.
Как только выгружаются боеприпасы, начинается погрузка раненых. Какое-то время я наблюдаю за этой суматохой, затем на санитарной машине отправляюсь в Демянск в расположенный там полевой госпиталь. Здесь я впервые встречаю Венка, начальника того полевого госпиталя, которому суждено было стать моей родиной в зоне окружения.
Венк, под два метра ростом, могучего телосложения, напоминает профилем древние каменные рыцарские надгробия в церквях. Волосы отливают рыжеватым блеском. Он играет чрезвычайно важную роль не только в своей дивизии, но и во всей зоне окружения под Демянском. Венк – человек фридерицианской выправки и опора всей крепости. Между нами сразу же устанавливается контакт, мы становимся друзьями. В его госпитале в настоящее время находится несколько сотен человек. Тридцать из них настолько тяжело ранены, что не подлежат транспортировке, в том числе на самолете. Общая вместимость одного госпиталя составляет две с половиной тысячи человек. Огромный потенциал.
Сегодня я позволяю себе сделать паузу и отдохнуть после перелета, который не прошел для меня бесследно, поскольку «Ju-52» не слишком-то плавно летит. Болтается во все стороны, точно жирная утка на волнах.
Солдаты настроены потрясающе. Они, что находятся вдали от пуль, чувствуют себя защищенными и от врага, и от начальства. В окружение попали шесть дивизий. Каждый точно знает, что происходит. Друг на друга можно положиться. Благодаря такой атмосфере у «графства Брокдорфа» появляется особая притягательность.
Работа в графстве
Первая ночь в окружении проходит неспокойно. Неповоротливая машина кружит над Демянском и окрестностями, без разбора сбрасывая бомбы, а с линии фронта до нас постоянно доносится шум боя.
Утром я начинаю осматривать пациентов в полевом госпитале Венка, однако осмотр не удается завершить до конца. Дело в том, что подвозят двух крайне тяжелых раненых
Мы оперируем рядом друг с другом за двумя разными столами – помещение довольно просторное. Работаем, изредка перебрасываясь словами. Через некоторое время, не оборачиваясь, я обращаюсь к Торбеку:
– Как у вас дела?
– Я только что начал. Снаряд попал в левый бок и разорвался. Куда полетели осколки и что они там натворили – этого я еще не знаю. Осколки застряли внутри, выходов нет.
Мы опять замолкаем и работаем дальше.
У моего пациента правостороннее ранение тазовой области. Снаряд совершенно раздробил кость. Нужно широко развести края раны, чтобы точно оценить масштаб повреждений. К своему ужасу, я замечаю, что многочисленные отверстия ведут в брюшную полость. Плохо, совсем скверно. Через эту огромную грязную рану я не могу вскрывать брюшную полость; тогда она точно загноится. Итак, мы дренируем большую рану, накладываем всего несколько швов и молча прикрываем ее. Мне подают новые инструменты и новые резиновые перчатки.
Рассекаем ткань ниже пупка. Теперь можно осознать всю трагедию. Изрешеченные кишки! С печальным видом я выпрямляюсь и еще раз спрашиваю Торбека:
– Как у вас дела?
– Плохо, – говорит он. Этим все сказано. – Селезенка разорвана. Ее пришлось удалить. Пробит желудок и толстая кишка. Хотите взглянуть?
Я останавливаюсь, складываю руки вместе, чтобы случайно до чего-нибудь не дотронуться, и иду к другому столу. Смотрю через плечо Торбека. Он показывает мне безрадостные находки.
– Может быть, после удаления разорванной части кишечника вывести окончание наружу и временно сделать искусственное анальное отверстие, а другой конец зашить? Делать новое соединение кишки прямо сейчас слишком рискованно, на мой взгляд, оно не срастется.
– А теперь посмотрите на моего.
Торбек идет ко мне и видит весь ужас. Он молчит.
– Хочу попробовать вывести разорванную часть кишечника наружу и оставить так. Потом посмотрим, что делать дальше… если до этого дойдет!
Торбек все еще стоит около меня, осознавая свое бессилие.
– Боюсь, эти двое не принесут нам славы!
То же самое думаю и я. Он снова направляется к своему столу, мы продолжаем молча и ожесточенно оперировать, как велит нам долг.
Уже вечером становится ясно, что все усилия были напрасными. Все та же песня. Ночью они у нас умирают.
Бесконечные разговоры
Вечером мы собираемся в теплой комнатушке госпиталя и ведем непринужденный разговор. Каждому есть что рассказать. Я ближе знакомлюсь с врачами полевого лазарета. Вновь оживают теплые воспоминания. Трагедия в Молвостицах, поражение Берлинской дивизии, бедственное положение с возведением новых тыловых укреплений в зоне окружения на западе и севере. Однако во всех новостных сводках звучит уверенность. И простой солдат считает, что к нам никто не прорвется. Он твердо верит в мастерство генерала Брокдорфа, который никогда не теряет самообладания.