В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941–1943
Шрифт:
Рядом лежит другой солдат с компрессом на лбу. Медсестра говорит, что у него жуткие головные боли. Его лицо побагровело и отекло. Бросается в глаза ярко выраженный конъюнктивит, типичный признак сыпного тифа во время первой недели. Этот исхудавший человек тоже неспокойно лежит в своей кровати. Запястья и предплечья у него странно дрожат, что причиняет ему боль, отдельные мускулы вздрагивают, конечности сами по себе странно двигаются без всякой координации. Иногда его затылок так резко вздрагивает, что голова вдавливается глубоко в подушку. Потом он начинает так сильно скрежетать зубами, что этот звук пронизывает нас насквозь. Похоже на симптомы менингита, при котором тоже наблюдаются подобные мышечные судороги и парез затылочных
Мы поднимаем его рубашку, чтобы осмотреть кожный покров. Впервые я вижу типичную тифозную сыпь, экзантему и подкожные кровотечения. Человек, подобно всем больным сыпным тифом, совершенно исхудал и иссох. Из-за высокой температуры у него сухая кожа, высохшие и потрескавшиеся губы, обложенный, сухой язык. Он постоянно покашливает и говорит хриплым голосом. Сестра сообщает, что ему трудно глотать, он часто давится. Это, конечно, очень опасно. Наблюдается также расстройство речи, что свидетельствует о повреждении центральных областей головного мозга. Его слова абсолютно неразборчивы. С невообразимым напряжением он может процедить сквозь зубы лишь что-то совершенно невразумительное.
Я все больше убеждаюсь: утверждение о том, что сыпной тиф – это прежде всего воспаление мозга, энцефалит, совершенно справедливо, поскольку самые яркие симптомы связаны как раз с изменениями функций мозга. Именно так можно объяснить блуждания больных, их полную дезориентацию, безумную и спутанную речь, наконец, глубокое помрачение сознания.
Все температурные кривые указывают на единообразный ритм и очень низкое кровяное давление – отказывает центральная зона регулирования кровообращения. Сосуды расширяются, становятся вялыми, и кровяное давление в тканях сильно понижается. У всех больных увеличена селезенка.
Коллега-терапевт, разумный человек, много не говорит. Он предоставляет мне возможность самому наблюдать, осматривать, чувствовать, действовать. У постели больного на меня никто не давит. Он заметил, что все мои чувства обострены, настроены на восприятие, и не хочет мешать мне учиться. Я очень благодарен ему за его отношение.
После всех наблюдений мне кажется, что во время этого своеобразного заболевания из-за разнообразных повреждений сосудов во всех областях пересекаются бесчисленные болезненные явления и нарушения функций самых разных тканей и органов. Следовательно, от сыпного тифа можно ожидать всего, чего угодно. Он может вызвать явления пареза кишечника, менингита, заболевания спинного и головного мозга. Сколько загадок задает нам эта инфекционная болезнь, как трудно иногда поставить диагноз и не спутать с другими заболеваниями.
Мы идем дальше и подходим к больному, который вызывает у меня особенный интерес, потому что концевые фаланги пальцев у него на руках и ногах вместе с ногтями и подушечками пальцев стали темно-синими, словно отмирают. Несомненно, в них нарушен процесс кровообращения. С удивлением я спрашиваю коллегу, не погибнут ли эти конечности, поскольку они выглядят в точности как при обморожении третьей степени. Он качает головой и говорит, что, как правило, до отмирания дистальных фаланг не доходит, в процессе лечения они приходят в норму, поэтому ампутировать не нужно. Теперь ясно, почему так легко поставить ложный диагноз.
Мы продолжаем осматривать пальцы, кисти и запястья этого больного, как вдруг в одной из задних комнат начинается волнение. Охранник распахивает дверь и вопит: «Господин
Мы стремглав несемся туда и обнаруживаем совершенно иссохшего человека в тяжелейшем состоянии удушья. Лицо у него уже темно-серое, неровный, скачкообразный пульс едва прощупывается. Он бьется в конвульсиях и хватает ртом воздух, но ничего не проходит внутрь, должно быть, трахея закупорена. Я тут же засовываю ему в рот палец, добираюсь до корня языка и нащупываю мягкую массу, которая полностью закрывает зев. Искусственное дыхание путем надавливания на грудную клетку в этом случае совершенно бессмысленно и не принесет никаких результатов. Если не принять решительных мер, он умрет у нас на руках. Мы тут же берем его, тащим в соседнюю комнату, своего рода перевязочную, и кладем на стол. Санитары крепко держат больного.
– Скальпель, – кричу я, – быстро скальпель сюда!
Мне протягивают миску, где в спирте плавают несколько инструментов, среди которых, по счастливой случайности, оказался также и скальпель. Этого должно хватить. Молниеносно я надеваю фартук, засучиваю рукава, отвожу голову задыхающегося немного назад и в этой безвыходной ситуации без всякой подготовки рассекаю ткань шеи прямо до трахеи – я делаю трахеотомию. Такое возможно, поскольку человек уже потерял сознание и полностью расслаблен. Удивительно, что крови так мало. Когда трахея открыта, щель достаточно широка, я быстро хватаю ножницы и растягиваю ее. Мужчина уже не дышит. Коллега начинает ритмично надавливать на грудную клетку, в то время как санитары подают в отверстие кислород. В вену медленно вводится большая доза корамина.
Нам везет. Через несколько минут пациент делает сначала несколько судорожных вдохов, затем процесс налаживается. Корамин творит чудеса. Однако человек по-прежнему без сознания. Общее замешательство – нет трахеотомической трубки. А часами стоять с разведенными в руках ножницами просто невозможно. Видимо, в терапевтическом отделении не рассчитывали на подобные инциденты. Счастье, что под рукой оказались хотя бы скальпель и ножницы. Нужно каким-то образом удержать трахею в раскрытом состоянии.
– Есть какой-нибудь резиновый шланг, шланг для воды? – спрашиваю я. – Можно использовать его как временную трубку.
Санитары убегают и каким-то чудом разыскивают кусок резинового шланга. Небольшая часть отрезается, через верхний край просовывается безопасная игла, затем после дезинфекции шланг вставляется через рану в трахею и прикрепляется к шее. Кислород постоянно течет через временный канал. Мы уже думаем, что спасли человека, но с тяжелобольным пациентом никогда нельзя быть уверенным в успехе.
Несмотря на все наши усилия, вечером солдат умирает, сердце останавливается. Его иссохшее тело коченеет, в комнату вползает мрак.
Мы все еще сидим вместе, когда до нас доходит эта печальная новость. Я сразу прошу провести вскрытие.
– Надо узнать, отчего начался приступ удушья, потому что подобные случаи могут повториться.
Тело переносят в холодный подвал и вызывают профессора Шмидта. Утром он приедет в Хилово и проведет вскрытие.
Мы не отрываем глаз. Профессор обнаруживает в глотке не только повреждения слизистой оболочки, которые, по всей видимости, возникли в результате полного пересыхания зева и воздушных путей, но также глубокие опухоли зева и гортани. В результате заражения этих опухолей внезапно началось набухание надгортанника и глотка сильно отекла. Потом возник опасный отек голосовой щели, который закупорил дыхательные пути, что и вызвало смертельный приступ удушья. Однако помимо этого Шмидт показывает нам, что процесс заражения распространился на соседние ткани. Уже началось разрушение гортани. А значит, при сыпном тифе нельзя допускать пересыхания слизистой оболочки ротовой полости и носоглотки. Мы обдумываем, какие можно принять меры. Вскрытие позволило сделать крайне важные выводы.