В тени престола. Компиляция 1-12 книга
Шрифт:
– Благодарю тебя за верность, честь и отвагу!..
Гильом де Ипр гордо поднял голову и сказал:
– Отвага, мессир, в моей крови!..
Гильом весело рассмеялся и сказал:
– Кузен! Сегодня я видел не только отвагу, сегодня я увидел еще и отчаянную атаку, почти на грани лезвия!
Гильом де Ипр придал своему лицу важное выражение, подбоченился и ответил, немного переделывая слова старинной песенки:
– Я отчаянным родился и отчаянным умру! Если голову мне срубят – я баранью привяжу!..
Клитон, де Леви, Жан де Бриенн и остальные рыцари, стоявшие возле палатки графа, так и покатились со смеха, услышав веселые и задорные стишки старинной песни.
Гильом Клитон. Вытирая слезы, выступившие у него на глазах от смеха, отдышался и ответил:
– Повелеваю, мой дорогой кузен, чтобы отныне на вашем родовом гербе красовался атакующий баран! Говорят, что он весьма крепко бьет своей башкой!..
Гильом де Ипр поклонился и ответил:
– Это слишком большая честь для меня, ведь я – бастард!..
Клитон махнул рукой:
– Плевать я хотел на все причуды крови и гримасы нашей католической церкви! Я – государь и сюзерен твой! А значит, я волен делать то, что считаю важным и нужным! Твой герб отныне таков: на червленом поле атакующий серебряный баран с золотыми рогами и копытами!
– Вообще-то, мессир, у моего батюшки вепрь всегда считался родовым символом… – произнес в ответ де Ипр.
Клитон задумался, подперев рукой свой подбородок, подумал и ответил:
– Тогда, значит, будет так: щит дели пополам поясом золотого цвета, вверху будет твой кабан, а внизу пускай находится мой баран! Так, надеюсь, доволен?!..
– Доволен, мой граф и кузен. – Де Ипр величаво и с гордостью поклонился. – Я никогда не отступаю от клятвы, данной своему сюзерену. – Он щелкнул пальцами и крикнул, приказывая своим воинам, стоящим неподалеку. – Эй, орлы, тащите-ка сюда пленников!
Привели пленных рыцарей, захваченных отрядом де Ипра. Их было около сотни, все грязные и оборванные. Видимо, кавалеристы уже постарались, сняв с них все вооружение, украшения и ценности.
Граф прошелся вдоль их рядов и, презрительно плюнув себе под ноги, сказал:
– Сеньоры! К моему и вашему несчастью я сегодня изволил объявить сражение до смерти! Поэтому, прошу вас, не обессудьте и будьте любезны принять участь, уготованную вам свыше…
Жан де Бриенн привел пленных пехотинцев и арбалетчиков, захваченных его солдатами. Как оказалось, их было около тысячи.
Гильом Клитон даже не удосужился посмотреть на них, лишь презрительно, сквозь сжатые зубы произнес:
– Фландрия еще родит, на этот раз более верных и разумных сынов. Казнить их всех… – он отмахнулся от них и, повернувшись к пленным рыцарям, добавил. – Что же касается вас, сеньоры, – он задумался, подперев рукой подбородок, – полагаю, что отрубить вам кисть правой руки будет самым слабым и, можно сказать, богоприятным, делом. Мне вы, как предатели и клятвопреступники, не надобны, а возвращать вас снова в ряды своего противника у меня что-то нет желания… – он повернулся к ним спиной и направился к своей палатке, бросив на ходу через плечо. – Прощайте!..
Епископ Нуайона, подбежал к нему, схватил за рукав кольчуги, больно оцарапался об ее разрубленные в нескольких местах звенья, ойкнул и, вкладывая в свою мольбу переживание за судьбу приговоренных, завопил:
– Сын мой! Сын мой! Умоляю вас о прощении этих несчастных! Господь помутил их разум, толкнув на путь безбожия и в объятия лже-графа Тьерри! Заклинаю вас всеми святыми! Простите их, ради Христа и его ран! Повелите отменить ваше распоряжение и отпустите их, горемычных, домой!..
Гильом повернулся к нему. Его лицо дергалось мелким нервным тиком, отчего напоминало страшную маску.
– Ваше преосвященство… – он едва сдерживал свои эмоции, стараясь говорить со священником в приличествующих интонациях, – я никогда не отменю то, что уже изволил произнести вслух. Такова, видит Господь, моя монаршая воля. Враг, каким бы несчастным и раздавленным он не казался, все-таки, как ни крути, был, есть и останется врагом до тех пор, пока он или не умрет, или, как в этом случае, не окажется вне войны!..
Епископ схватился за сердце и, охая, стал давить своим болезненным видом на жалость графа.
– Ваша светлость! Умоляю, хотя бы, не казнить пленников… – хрипя, произнес он.
– Увы, епископ, и здесь я ничем не смогу помочь… – граф отмахнулся от него, повернулся и пошел прочь. – Все уже решено…
Епископ засеменил вслед за ним, выкрикивая на ходу:
– Умоляю, хотя бы одну милость!..
– Какую, говорите… – Гильом резко повернулся и, широко раздувая ноздри, вперился в него немигающим взглядом.
– Не рубите руки рыцарям, они ведь благородные, как и вы, люди…
Он рассмеялся страшным смехом и, плюнув в их сторону, ответил:
– Они перестали быть благородными людьми, предав меня и отвергнув оммаж, встали на путь беззакония и бесчестия. Им я тоже ничем не могу уже помочь! Они были обречены с самого начала, сравнявшись с подлым сословием черни!
– Умоляю… – епископ устало сел на грязную землю, безвольно опустив голову.
– Умоляйте лучше Господа, раз вы служитель культа, о том, чтобы он простил их и принял их грешные души в свои райские кущи. – Клитон начинал злиться. – Увольте меня, ради всего святого, от ваших причитаний, падре!..
– Это ляжет на вас и ваше воинство страшным смертным грехом… – простонал, сдаваясь, епископ.
– Как-нибудь, надеюсь, вымолим прощение у Господа… – фыркнул граф, развернулся и, демонстративно насвистывая какую-то мелодию, быстро пошел прочь от него и места казни.
Но, чем дальше он удалялся от епископа, тем сильнее и глубже западали в его душу слова священника, вытесняя все из нее и заполняя образовавшуюся пустоту священным и благоговейным ужасом перед господом за совершенное им ужаснейшее и святотатственное преступление.