В тине адвокатуры
Шрифт:
Гиршфельд торжествовал. Все шестовские капиталы и доходы оказались в полном распоряжении молодого адвоката, в вознаграждение за труды которого княгиня Зинаида Павловна назначила двенадцать тысяч рублей в год.
Княжна Маргарита не договаривалась о вознаграждении со своим поверенным. Отдав ему всецело самою себя, она также отдала в безотчетное распоряжение и доставшееся ей состояние, тем более, что считала его ничтожным волоском того золотого руна, на поиски которого она пошла с ним рука об руку.
Адвокатская карьера Николая Леопольдовича начиналась блестящим образом. Успех превзошел его ожидания. Из скромного учителя княжеского сына он стал распорядителем княжеских богатств.
Под маской напускного равнодушия старался он скрыть от других впечатление, произведенное на него самого этой метаморфозой. Это ему, однако, не удавалось. Вся его фигура служила олицетворением нахального довольства.
Княгиня Зинаида Павловна, почувствовав себя после смерти мужа совершенно свободной, стала довольно открыто выказывать свои отношения к нему, но на первых же порах была им остановлена.
Это могло поставить его в щекотливое положение перед его союзницей — княжной Маргаритой.
— Я не желаю компрометировать ни тебя, ни себя, — заметил он ей, — не все поймут то горячее чувство, которое я питаю к тебе, а догадавшись о нашей связи, могут истолковать ее в дурную сторону для тебя и особенно для меня. Люди злы, а нам с ними жить. Мне даже делать между ними карьеру. Если ты любишь меня, то наша связь останется по-прежнему тайной. Поверь мне, что это даже пикантнее. При настоящей полной моей и твоей свободе тайна ни чуть ни стеснительна. Мы над нею господа. Так ли, моя дорогая?
Он обнял ее и нежно заглянул ей в глаза. Они сидели вдвоем в гостиной покойного князя Дмитрия Павловича.
— Так, так, мой милый, умный, ненаглядный! — разнежившись прошептала она и дала слово.
Он крепко поцеловал ее. Разговор перешел на более серьезные темы. Княгиня решила переехать вместе с племянницами на постоянное жительство в Москву.
— Мне, во-первых, не хочется расставаться с тобой, да и Марго, живя в моем доме, может сделать лучшую партию. Я буду жить открыто! — сообщила она Николаю Леопольдовичу, одобрившему ее планы.
— Замуж ей пора, — продолжала княгиня, — Лида еще совсем ребенок, а уже невеста. Я хотя не считаю Шатова хорошей партией для нее, но воля ее покойного отца для меня священна.
Гиршфельд чуть заметно улыбнулся. Княжна Лидия Дмитриевна, между тем, поправлялась плохо; церемонии двух похорон подряд произвели на нее угнетающее впечатление. За последнее время она стала подозрительно покашливать.
Шатова в Т. не было. Он уехал, вскоре после переезда туда Шестовых, в Москву, куда призывали его полученное им назначение и докторский экзамен.
Княжна Маргарита Дмитриевна согласилась жить вместе с теткой. О согласии покорной во всем сестре княжны Лиды нечего было и говорить, тем более, что в Москве жил Шатов. Он был единственным яблоком раздора между сестрами.
Княжна Маргарита всеми силами старалась уронить его во мнении сестры.
— Голубчик, Марго, не говори о нем дурно, умоляю тебя, — со слезами на глазах просила ее Лида.
— Я говорю только правду, любя тебя… — отвечала та.
— А я прошу тебя перестать, любя его — замечала ей сестра.
Наконец, по окончании всех дел, в первых числах октября переселение княгини и княжен Шестовых из Т. состоялось. Гиршфельд уехал вместе с ними.
Следствие по делу об умышленном отравлении князя Александра Павловича Шестова было прекращено дальнейшим производством, за смертью обвиняемого.
Часть вторая
НА СКАМЬЕ ПОДСУДИМЫХ
Бывали хуже времена,
Но не было подлей.
I
В зале суда
Большая или так называемая Екатерининская зала московского окружного суда была буквально переполнена самой разнообразной публикой.
Все классы московского общества выслали сюда своих многочисленных представителей. Громадный контингент составляли пышно и нарядно одетые дамы. Специально для них даже перед решеткой, за которой находилась публика, были поставлены скамьи и кресла.
Шел знаменитый процесс Судно-Коммерческого банка. Кончался обеденный перерыв. Судебное следствие было объявлено законченным. Ожидали начала судебных прений — наступал, таким образом, самый интересный момент всякого процесса.
В публике господствовало оживление. Шли разговоры, высказывались суждения, старались заранее предрешить исход дела. В толпе сновали «защитники правды» — адвокаты, присяжные поверенные со значками в петлицах фраков и без этих украшений — частные поверенные и помощники присяжных поверенных.
Последних не трудно был отличать от вторых, по громадным новым, с иголочки, портфелям, неизменно находящимся под мышкой, высоко поднятым головам и дельному, серьезному выражению порой даже еще безусых лиц. Так и казалось, что эти юнцы, эти мальчики, только что сорвавшиеся со школьной скамьи, сразу заиграли в больших. Так ходят, с инстинктивным сознанием самой природой данного им назначения, вылупившиеся птенцы орлов-стервятников и коршунов.
Среди публики много сановных старичков, офицеров, а между последними мелькали даже, редкие в Москве, гвардейские мундиры приезжих из Петербурга.
Мировой институт, судебные власти и представители прокуратуры были почти в полном составе.
Все это волнами переливалось по громадной зале, говорило и жестикулировало.
Екатерининская зала представляет из себя совершенно круглое громадное помещение. Эта зала старого московского сената, здание которого, по введении судебной реформы, было передано новым судебным учреждениям. В два света, с высоким и широким окном, сажень около шести в вышину, она оканчивается наверху громадным куполом, который виден снаружи здания и увенчан витой колонной с короной и надписью со всех четырех сторон ее на особых дощечках: закон — девиз, принятый со дня введения судебных уставов министерством юстиции. Кругом залы идут обширные хоры, поддерживаемые массивными полуколоннами, оштукатуренными и окрашенными, как и стены, белою краскою. Потолок украшен барельефами.