В то далекое лето

Адян Левон

– Ну, как твои дела? – в оглушающем реве трактора и в лязге плугов еле слышу вопрос Максима. Я помню, что пару минут назад он задавал такой же вопрос, тут же отвечаю:

– Как прежде.

– Конечно, тебе хорошо, – кричит Максим.– Отчего бы тебе быть плохо.?…Говорю,

конечно, хорошо…

– Услышал… Ты мне скажи, как увеличить скорость?

– Нельзя, испортишь, – на мгновенье, внимательно, посмотрев назад, говорит Максим. И вместо того, чтоб увеличить скорость трактора. он останавливает его, снижает обороты мотора, озабоченно

глядя на меня из-под густых бровей,с глубоким вздохом выговаривает:

– Мне кажется, Абик, что во всем Карабахе такой девушки, как Аргина, нет.

– Конечно, какой может быть об этом разговор, – по-взрослому отвечаю я. Мне нравится тон моей речи. Как равный с равным, прямо смотрю на Максима, выжидая, что он скажет. Максим снова вздыхает и, будто, выполняя тяжелую работу, говорит со стоном:

– Как раз плохо, что такой, как она, нет.

– Почему? – удивляюсь я.

– Не знаю. Если б не была такой красивой, может, удостоила бы своего внимания.

По-моему, в этом вопросе Максим совершенно не прав. Я-то знаю, что Аргина ко всем относится одинаково внимательно.

– Она со всеми любезна.

– Гмм, со всеми? – Конечно. Со мной не станет говорить. Был бы образованным, хотя б, может, удостоила бы… но сейчас – нет, не станет.

– Как это, не будет говорить? Будет, я же знаю. – Не знаю почему, но я как-то жалею Максима. Про себя, точно, решаю, что придя домой, обязательно поговорю с Аргиной об этом, потому что, в общем, он парень неплохой, хотя в прежние времена близко не подпускал к трактору. Между прочим, Максим в нашем селе самый молодой тракторист, а этим летом, работая на колхозном самоходном комбайне "Нива" , он, почти, не приходил домой ни днем, ни ночью. В основном, его заслуга, что колхоз, первым среди горных селений, закончил зерноуборочную страду.

– А как учишься? Наверное, хорошо? – спрашивает Максим. Будто, ему очень нужна моя учеба. Не о чем говорить, что ли?

– Да, – говорю и вижу, что он слушает меня краем уха, мысли его в другом месте.

– Не хватало, чтоб ты плохо учился, – добродушно улыбаясь, говорит Максим, – наверное, Аргина занимается с тобой.

– Ага, приходи к нам, с тобой тоже будет заниматься.

Максим смеясь, легонько хлопает меня по плечу:

– Хорошо. Абик-джан. Я отстаю от плана. Сейчас бригадир придет и станет надоедать. От меня передай привет…, – говорит он и сразу добавляет растерянно. – нет, не нужно, вдруг обидится.

И не только Максим…все-все изменились по отношению ко мне. Сапожник Меружан, который улыбается раз в двадцать четыре часа, сейчас, когда видит меня, непременно,

подходит ко мне, и его маленькие глазенки начинают бегать:

– Это где ты, Абик-джан, тебя совсем не видно?

– Где я должен быть, дядя Меружан,– говорю, – дальше нашего села, где могу быть? Я всегда здесь.

Меружан ворошит землю кончиком туфли, видимо, мои слова ему кажутся обидными.

– Такого молодоого парня, как я,

дядей называешь, Абик?– говорит он.

– А как называть, дядя Меружан?

Меружан на меня смотрит таким взглядом, что, будь это в иное время, дал бы мне подзатыльника и сказал: "Айда!" Но сейчас он говорит строго:

– Больше, чтобы я не слышал, как ты меня называешь дядей, Абик. Этим ты, как будто, берешь острый нож и вонзаешь в мое сердце.

Мне трудно понять, почему такое простое и привычное слово – дядя, Меружану кажется острым ножом. Я хочу поговорить об этом, но Меружан неожиданно спрашивает:

– У Аргины, наверное, нет обуви, да?

– Как нет? – говорю я.– У нее новые туфли, недавно купила.

– Я сказал, может, нет?

– Имеет. И несколько пар.

– Эти туфли не изнашиваются, что ли, принес бы, я бы обновил. И она бы увидела, что у меня золотые руки.

Честно говоря, этот Меружан никогда мне не нравился. Может, поэтому его последние слова бесят меня.

– Нет, говорю, никогда не изнашиваются.

– Значит, не изнашиваются, – не отстает Меружан.

– Да, – почти кричу я, – не изнашиваются, потому что она всегда покупает новые.

– Так не пойдет, Абик. Камнем по сердцу мне не бей…

Я не знаю , о чем он, и жду, что скажет потом. И он говорит:

– Ты был моей надеждой, Абик. Думал, Абик мне, как младший брат, поймет меня.

Вот тебе новость… Удивительный человек – этот Меружан, иногда такое скажет, курам на смех. А он продолжает своим надоедливым голосом:

– Э-э-э, откуда пришла, жили себе спокойно в этих наших ущельях…

"Опять же, живи, кто тебе мешает?" – говорю я про себя и молча шагаю к дому.

5

Целый год… Действительно, прошел целый год? Со школьным ранцем через плечо я возвращаюсь из школы домой.

Маленькая деревянная мастерская Меружана находится между конторой колхозного правления и сельским магазином, недалеко от нашего дома, моя дорога проходит мимо мастерской. У этого Меружана отвратительная привычка, если попал к нему на крючок, выхода нет. На этот раз хочу пройти незамеченным, чтоб он не начал старую песню. Но нет… По всей вероятности, в узкое окошко мастерской Меружан видит меня. Быстро выходит из мастерской в черном кожаном фартуке, со слащавой улыбкой на лице, в глазах лукавые искорки.

– Здравствуй, Абик-джан, – говорит он тем же слащавым голосом.

Куда деваться, вынужден останавиться.

– Здравствуй, – говорю я.

– Это где ты, тебя совершенно не видно?

Как же врет, в день два раза, не считая, конечно, воскресенья, я прохожу здесь, раз в школу, раз обратно из школы домой. Но ему все равно, хоть миллион раз пройди, все равно, он будет петь свою песню: " Это г– д– е т– ы, т– е -б -я с– о– в– с– е– м н-е в-и-д-н-о?" С чего-то должен начинать…

Я, конечно, не отвечаю. Не скажу же, как не видно, вот же, я, стою перед тобой.