В тот главный миг
Шрифт:
В первый же день работы в отвалах нашли два самородка граммов по сто, и в руде нет-нет да и проблескивало золото. В партию они не вернулись, решили податься в Бодайбо, собрать там ватагу и пойти сюда самостоятельно. Собрали двенадцать старателей, ребята были надежные. Двинуться решили в мае, так как пришлось закупать оборудование для артели, а вернуться наметили в октябре. Уже вышли было, а тут война.
Всех забрали в сибирскую дивизию, потом направили под Ленинград. Там дружок Алехи сплоховал, вызвался в разведку, вернулся с раненой рукой: начисто были отстрелены большой и указательный пальцы на правой руке. Комиссовали бы вчистую, но в санбате врач нашел на руке ожог и въевшиеся в кожу пороховинки. Перед строем части расстреляли алехинского дружка как самострела.
На фронте Алеха на рожон не лез, но и трусом не был. Дошел до Восточной Пруссии. Сразу же после войны стал наводить справки. Узнал: Соня жива, муж ее погиб, живет одна, воспитывает сына. Написал ей, что готов простить. Ответила: не нужно ей его прощения. Но он помнил ее слова: «Разве это добро?» Уверен был, что, когда приедет при деньгах, чисто одетый, будет и принят по-иному. Не может же купецкая дочь устоять перед золотишком. Вот он и мечтал явиться к ней, высыпать на стол самородки и сказать: «Не верила ты, Соня, в мой фарт, а глядь-ко, как судьба развернулась». Убежден был — не устоит. К тому же мужиков после войны осталось мало. Он и теперь в цене, а ихняя цена, бабья, куда как упала!..
Третий год подбирался Алеха к золоту и на этот раз был к нему близок. Совсем невдалеке от тех шурфов должна была проходить партия Порхова, и на-ка тебе — бунт!
Тайга шуршала и гудела наверху. Тянуло свежим хвойным запахом, и от мира и покоя этой привычной таежной картины все дрогнуло в Алехе. Господи, ведь мог он сейчас просто идти в партии, выслушивать приказания Порхова и думать над тем, сообщать или не сообщать начальнику, что выходы жил, которые тот так ищет,— вот они где...
Нет, он не сказал бы о шурфах Порхову. Там, в отвалах, золото можно было брать голыми руками. Вот выберет сам, что сможет, тогда и скажет. Все равно ему вглубь одному не забуриться. Там оборудование нужно...
Алеха подошел к лошадям, нашел сваленные в кучу чересседельники, потники, седла, выбрал два. «Перепились,— со снисходительным презрением думал он об урках.— Хороши и заговорщики, спят себе... Им бы не спать, а... Нет, ему не по пути ни с теми, ни с этими. Пусть разбираются, как хотят...»
В полчаса он запряг и завьючил обеих лошадей. Упряжь была прилажена так, чтоб не брякнуть, не стукнуть. Шаги лошадей были едва слышны. Только бы влезть в голец, а дальше — воля! Он обошел стороной палатку, где спали урки, и считал уже, что выбрался, когда у самого уха едкий голос спросил:
— Убег, значит? — Это был Хорь. Рука Алехи скользнула к сапогу за ножом, но Хорь предупредил:— Не рыпайся, паскуда, если пулей нажраться не хочешь.
Алеха стоял, молча глядя на него,
— Хорь,— сказал он надрывно,— отпусти ты меня, слышь! Я вам не вредный. Не донесу. Я по своему делу.
— Что ж за дело? — спросил Хорь спокойно.
— Таежное у меня дело, Хорь. Я и выберусь-то из тайги не раньше, как через месяц...
— Сам, значит, на дело пошел, а корешей забыл? — Хорь взялся за карабин.
— Не стреляй, погоди! Родимый! Я все как на духу... За золотом иду, Жила тут недалече... Айда вдвоем, там и на двоих хватит.
— А на пятерых? — спросил Хорь, не спуская с него жгучих глаз.
— Оно и на пятерых! — махнул рукой Алеха в каком-то самозабвении.— Одна, видать, у нас планида!
Пока они, ведя с собой лошадей, спускались к табору, Алеха поведал Хорю все о тех шурфах в урочище.
— Организуем компанию,— загорелся Хорь,— только ты, паря, гляди: никому, кроме меня, ни слова... Даже Лепехину,
Алеха клятвенно пообещал.
— О,— сказал рядом знакомый голос.— Гляжу, здесь объяснение в любви?
В двух шагах, довольно хорошо различимый в рассветном тумане, без кепки, приглаживая седые волосы и ежась, смотрел на них Соловово.
— Вот так и сходятся люди,— сказал он, щурясь,— поделятся тайнами,— он коротко и вопросительно взглянул на Алеху,— сообщат подробности биографии, и глядишь — друзья...
— Пошел в палатку! — угрожающе уставился на него Хорь,
— Простите, командир,— улыбнулся Соловово.— Я понимаю: вам важна дисциплина, но мой мочевой пузырь с ней не всегда в ладах. Позвольте привести его в соответствие с вашими требованиями.— Он растворился в ползущей дымке,
— Брехло! — пробормотал Хорь и повернулся к Алехе,— Ты там с ними — ни гу-гу, будь, как свой.— Он ткнул его кулаком и исчез.
Алеха же стоял в ужасе. «Что о нем подумал Соловово, застав ночью с Хорем? Если они решат, что он продал, придушат? Что делать? Бежать к Хорю? Рассказать все о вчерашнем заговоре у озера? Или...»
СОЛОВОВО
Соловово спустился к озеру. Солнце медленно и тяжко раздвигало на востоке ночные завесы. Высоко над туманами, за гребнями гольцов, начиналось зыбкое алое свечение. Дымка расползалась, обрывая свою кисею о выступы гольцов, об острия кедровых вершин.
Седой подрагивал в своей косоворотке. Он присел над водой, вдыхал свежий запах влаги. Где-то резко закричали птицы. Чайки? Неужели их могло занести к этому озеру в тайге, за тысячи километров от морей? Конечно, могло. Птицы — они, как люди. Их можно встретить в самых странных местах. Впрочем, вот они бредут по тайге уже третий месяц и даже следа людского не встретили. Неужели всех перебьют? Но какой смысл уркам это делать? Перебить — легче легкого. Нет, тут дело в чем-то другом.
Змейки ветра заползли под рубаху, Седой поежился и встал, повернул к тропинке наверх и остановился. К нему спускался Алеха.
— Викентьич,— сказал он, исподлобья разглядывая Соловово.— Ты чего это?.. Ты чего подумал; Викентьич?
Седой знал, что в случае опасности важно ни единым жестом не показать, что боишься. Алеха был росл, крутоплеч, силы у него хватило бы на двух Соловово. Поэтому он стоял, спокойно разглядывая Алеху, и только колено его незаметно подрагивало, но он знал, что, если у него будет хотя бы еще минута, он сумеет справиться и с этой слабостью.
— Алеха,— сказал он своим домашним, так не подходящим ко всей обстановке голосом.— Как ты думаешь, что может решить нормальный человек, который вчера еще считал тебя своим, а сегодня на рассвете встречает тебя с уркой?