В трущобах Индии
Шрифт:
Он привык окружать себя двумя-тремя близкими друзьями, с которыми беседовал о местных делах, о слухах, циркулирующих в городе, о новостях Европы; в эти часы они видели перед собою блестящего собеседника и безупречно светского человека, всегда умевшего поддержать разговор… В этот вечер, однако, несмотря на все усилия побороть себя, он рассеянно слушал своих собеседников и отвечал односложными словами, часто сказанными некстати. Прокурор судебной палаты и военный комиссар скоро поняли, что он озабочен какими-то крайне важными делами, а потому решили не тревожить его дум и ограничиться только своим присутствием у него.
Часы дворца пробили, наконец, одиннадцать; Де Марси
— Ну-с, мой милый де Лотрек, — сказал сановник, беря под руку офицера,
— вы меня ждали?
— С нетерпением, господин губернатор, должен признаться, — отвечал тот.
Полковник де Лотрек, близкий друг семьи де Монморен, был человек лет тридцати пяти, среднего роста, стройный в своем мундире, который как нельзя лучше шел к его фигуре. Он был олицетворением человека военного и светского, часто встречающийся тип в французской армии. Окончив семнадцати лет Сенсирскую военную школу, он прошел постепенно все степени повышения, благодаря своему мужеству во время войны в Крыму, где он служил в отряде морской пехоты, и в Сенегале. Он был известен среди моряков своею ненавистью к англичанам и не стеснялся говорить громко, что в тот день, когда Франция объявит войну своему смертельному врагу, ему больше ничего не останется желать в мире. Вот почему он с такою радостью слушал все проекты Фредерика де Монморена, говоря, что готов пожертвовать и своим положением, и карьерой, чтобы поддержать его предприятие.
Де Монморен, занявший пост губернатора французской Индии, назначил его командиром 4-го полка морской пехоты и между ними было условлено, что по первому сигналу он перейдет на сторону восставших вместе со своим полком, который должен был образовать ядро туземной армии. Сигнал этот был передан Утсарой, который не беспокоился о потере письма и исполнил словесно данное ему поручение, тем более, что знал пароль, условленный между Сердаром, де Марен и полковником де Лотрек. Никто решительно не подозревал причины его появления, а так как он получил приказание поторопить отправку войска, то последняя по общему согласию была назначена в тот же день на исходе бала, который губернатор затеял с исключительной целью отвлечь внимание колонии и в особенности английского консула. Выступление полка назначено было на два часа утра.
Все было готово: офицеры, ободренные губернатором и полковником, ничего не желали, как выступить в поход; все они жертвовали своим положением в случае неудачи, но все храбрецы эти желали только одного: вернуть Индию Франции. Солдаты были в восторге, ни один из них не отказывался следовать за своими начальниками.
Все шло благополучно, когда в девять часов вечера, в момент открытия салонов, были получены три шифрованных депеши на имя губернатора, полковника де Лотрека и командира Бертье, — офицера, служащего в батальоне туземных сипаев. Первая из них разрешала согласно прошению бессрочный отпуск исправляющему должность губернатора и предписывала взять место на первом же пакетботе, отправляющемся во Францию, передав свои полномочия военному комиссару, — а в случае отсутствия его — прокурору судебной палаты.
Вторая назначала полковника де Лотрека командиром 2-го полка морской пехоты в Кохинхине, где адмирал Риго де Женульи только что взял Пехио, и приказывал ему оставить командование 4-м полком немедленно по получению депеши.
Третья назначала Бертье командиром 4-го полка с приказанием дать знать о своем назначении войскам и вступить в должность
Вторая часть этой депеши строжайше предписывала ему при малейшем сопротивлении со стороны губернатора и полковника де Лотрека арестовать их и немедленно отправить во Францию на авизо «Сюркуф», который находился на рейде Пондишери, и в этом случае принять управление колонией и пользоваться властью губернатора.
Депеши эти сразили де Марси и полковника де Лотрека и привели в отчаяние все войско, ибо полковник Бертье, скрыв вторую часть депеши, которую он должен был показать только в случае сопротивления, немедленно отправился к губернатору и полковнику де Лотреку и сообщил им первую часть.
Все свершилось чинно и мирно, и в четверть десятого полковник Бертье, буквально следуя приказанию, принял командование полком.
Губернатор не желал нарушать удовольствия приглашенных, и вечер шел своим порядком, но, как мы уже видели, хозяин с нетерпением ждал окончания скучной церемонии приема гостей, и затем отправился на веранду к ждавшему его там полковнику.
— И я разделял ваше нетерпение, мой милый друг, — сказал де Марси. — Прошу вас, когда мы так беседуем вместе, откиньте в сторону мой титул губернатора; к тому же он лишь наполовину принадлежит мне, ибо я заменяю вашего друга де Монморена, а через несколько дней и совсем не будет принадлежать мне, когда я вернусь во Францию «согласно прошению». Странное смягчение, которое становится грубым, принимая во внимание сухой приказ вернуться.
Молодой губернатор, — ему было тридцать — тридцать два года, — произнес эти слова тоном, полным горечи, и через несколько минут продолжал.
— Не будете ли любезны пройти ко мне в кабинет, мы там можем побеседовать свободно.
— Охотно, мои друг, — отвечал полковник.
И он последовал за губернатором в его любимую комнату, служившую курильной и кабинетом.
— Ну-с, — начал де Марси, как только дверь плотно закрылась за ними, — какой удар для нас и особенно для бедного де Монморена!..
— Здесь наверное кроется предательство!
— Мне пришла в голову та же мысль.
— Вы кого-нибудь подозреваете?
— Нет! Не Бертье ли, хитрая лиса, замешался тут?
— Я не считаю его способным на это… Такой образ действий недостоин мундира.
— Подите!.. Чтобы получить чин полковника?.. Вы знаете, он никогда не добрался бы до него. Если это он, то вовремя догадался.
— Я стою на своем и уверен, что он не причастен к этой подлости; это хороший служака и честный человек. Такие качества не мирятся с изворотливыми и льстивыми речами доносчика.
— Простите, что я подозревал его, я слишком мало его знаю. Что бы там ни было, все это случилось не иначе, как по доносу, и тот, кто взялся за это, получил во всяком случае хорошие сведения… Нам ничего не остается, как повиноваться.
— А я еще так радовался случаю отплатить англичанам за все зло, которое они нам сделали!.. Вы сказали, надо повиноваться… а между тем… если пожелать…
— Объясните вашу мысль…
— Если бы поддержать друг друга… можно было бы сказать, что депешу получили через час после ухода войска… Такой прекрасный случай ведь не повторится больше!
— Я готов с своей стороны сделать все, чего вы желаете… Но надо убедить Бертье. Считаете вы это возможным?
— Ни в коем случае!.. Бертье, как вы знаете, прошел все степени. Это один из тех старых педантов, рабов приказания, которых ничем не убедить, ничем не сломить, особенно когда результатом такого приказания является чин полковника, которого он не мог надеяться получить. Не ждите от него никаких уступок… Но можно обойтись и без него.