В тупике [= Смеющийся полицейский] (журнальный вариант)
Шрифт:
Бьёрк поднялся, подошел к зеркалу, которое висело на стене, и причесался. Надо прифрантиться, – сказал он. – Невеста ожидает.
Рённ поднялся, взял коробку и направился к двери.
– Я знаю только одно, – сказал Бьёрк ему вслед. – Последние недели перед уходом от меня Ниссе был словно не в себе.
– А вы не знаете причины?
– Нет, не знаю.
Вернувшись в свою пустую квартиру, Рённ пошел в кухню и высыпал на стол то, что было в бумажной коробке. Потом начал внимательно осматривать вещи и вновь осторожно укладывать их в коробку.
Пестрая изношенная кепка, измятый галстук, плетеный поясок с медной пряжкой, трубка с обгрызенным чубуком, пара желтых нейлоновых носков, два грязных платочка и смятая голубая поплиновая рубашка.
Рённ уже хотел бросить рубашку в коробку, когда заметил, что из нагрудного кармана выглядывает какая-то бумажка. Это оказался счет из ресторана «Стрела» на семьдесят восемь крон и двадцать пять эре. Он был датирован седьмым октября.
Рённ перевернул листок. С другой стороны шариковой ручкой было написано:
8.Х. бф 3000
морф 500
долг га 100
ДОЛГ МБ 50
ДР П 650
_________
1300
остаток 1700
Рённу показалось, что он узнает руку Ёранссона – он видел образец его письма Белокурой Малин. Эту заметку он себе истолковал так: восьмого октября, в тот день, когда Ёранссон выбрался от Сюне Бьёрка, он, видимо, получил откуда-то три тысячи крон, может, от лица с инициалами «Б. Ф.» Из этих денег он на пятьсот крон купил морфия, выплатил сто пятьдесят крон долга и шестьсот пятьдесят дал какому-то «доктору П». Ему осталась тысяча семьсот крон. А спустя чуть больше месяца его нашли мертвым в автобусе. Тогда в кармане у него оказалось более тысячи восьмисот крон. Следовательно, после восьмого октября он получал еще какие-то деньги. Поступали ли они из того же самого источника, от какого-то «Б. Ф.»?
Рённ посмотрел в свои записи, но ни один из тех, с кем он разговаривал или кого вспоминал в связи с Ёранссоном, не имел таких инициалов.
Утро в четверг двадцать первого декабря было не очень приятным для полиции. Накануне вечером целая армия полицейских в мундирах и в штатском посреди города в разгаре праздничной истерии затеяла драку с рабочими, которые вышли из Народного дома после митинга в поддержку Национального фронта освобождения Южного Вьетнама. В то хмурое, холодное утро трудно было найти улыбающегося полицейского.
Только Монссону это событие принесло какое-то удовлетворение. Он опрометчиво сказал, что у него нет работы, и его сразу же послали поддерживать порядок. Вначале он прятался в тени вблизи церкви Адольфа Фредрика на Свеавеген, надеясь, что драка так далеко не докатится. Однако полиция наступала со всех сторон, и демонстранты начали приближаться к Монссону. Он быстро отступил вдоль Свеавеген и зашел перекусить в небольшой ресторан. Выходя оттуда, он взял со столика зубочистку. Она была завернута в бумажечку и имела вкус мяты.
Наверное, он единственный из всего корпуса полиции радовался в то хмурое утро, так как уже успел позвонить заведующему складом ресторана и получил адрес поставщика тех зубочисток.
Эйнар Рённ стоял на ветреной Рингвеген и смотрел на яму в земле, натянутый кусок брезента и дорожные барьеры, расставленные вокруг. В яме не было живой души, чего нельзя было сказать о машине, что стояла метрах в пятнадцати от этого места. Рённ знал четырех человек, что сидели там с термосами, поэтому сказал:
– Привет, ребята.
– Привет, и закрывай за собой дверь. А если это ты вчера на Барнхусгатан треснул моего парня дубинкой по голове, то иди к чертовой матери.
– Нет, не я, – ответил Рённ. – Я сидел дома и смотрел телевизор.
– Тогда садись. Хочешь кофе?
– Да, выпил бы.
Через минуту его спросили:
– Ты пришел по какому-то делу?
– Да. Шверин родился в Америке. Это замечалось в его речи?
– Еще бы! Он часто запинался, а когда бывал пьян, то вставлял английские словечки.
– Когда бывал пьян?
– Да. Или когда сердился.
Сидя в автобусе по пути на Кунгсхольмсгатан, Рённ напряженно размышлял. Потом немного посидел за своим столом. Затем зашел в соседнюю комнату и спросил:
– Ребята, как будет по-английски: «Я его не узнал»?
– Didn't recognize him, – ответил Колльберг, не поднимая головы от своих бумаг.
– Я знал, что был прав, – сказал Рённ и вышел.
– Он уже совсем дошел до точки, – заметил Гюнвальд Ларссон.
– Постой, – сказал Мартин Бек. – Кажется, у него блеснула какая-то мысль.
Он поднялся и пошел в кабинет Рённа, но того уже там не было.
Через полчаса Рённ вновь открыл дверцу машины на Рингвеген. Товарищи Шверина продолжали сидеть там, где он их оставил. В яме на дороге с тех пор, наверное, еще не побывала ни одна лопата.
– Черт возьми, как я испугался, – сказал один из рабочих. – Думал, что это Ульссон.
– Ульссон?
– Да, или Ольссон, как, бывало, говорил Альф.
Рённ доложил о результатах своих наблюдений только утром за два дня до сочельника.
Мартин Бек выключил магнитофон и сказал:
– Следовательно, ты считаешь, что запись звучит так. Ты спрашиваешь: «Кто стрелял?» И он отвечает по-английски: «Didn't recognize him».
– Да.
– А потом ты спрашиваешь: «Как он выглядел?» И Шверин отвечает: «Сом [1] Ульссон».
– Да, и после этого умирает.
– Отлично, Эйнар, – молвил Мартин Бек.
– А кто, черт побери, этот Ульссон? – спросил Гюнвальд Ларссон.
– Контролер. Ездит по тем местам, где чинят дороги, и смотрит, не бездельничают ли рабочие.
note 1
Som - как (шведск.)