В воскресенье рабби остался дома
Шрифт:
Глава LII
Они не то чтобы встретили идею в штыки, просто отнеслись к ней без энтузиазма. Эпштейн недоумевал.
— Не понимаю, мы все вроде бы за социальную активность. — Он повернулся к Бреннерману. — Ты говорил, что таким хочешь видеть храм. А ты, Бен. В социальной активности заключалась вся твоя программа. Вас она интересует только тогда, когда это далеко, где-нибудь на Юге?
— А тут, Роджер, все заключается в правосудии. Ты же слышал новости по радио. Я, кстати, звонил своему свояку, чтобы проверить это сообщение, и он все подтвердил. Со слов Лэнигана, между
— Абсолютно согласен — сказал Бреннерман.
— Я тоже, — сказал Джейкобс.
— Не понимаю, откуда такая уверенность, — начал было Эпштейн.
— Да брось, — сказал Горфинкль, — ты что, действительно веришь, что он вернулся только затем, чтобы украсть горстку сигарет?
— И не забудь, — заметил Джейкобс, — в этом замешаны наши собственные дети, Роджер, — твоя Диди, мой Билл и Стью.
— Вот-вот, а если бы один из них оказался в положении этого мальчика? Меня не интересует, его рук это дело или нет; он имеет право на справедливое судебное разбирательство в любом случае.
— Он его получит. Это Массачусетс. Здесь не будет никакой заварухи со сворой линчевателей…
— Как он может рассчитывать на справедливый суд, если у него даже нет адвоката?
— Если тебя волнует именно это, не беспокойся, — сказал Горфинкль. — Насколько я знаю, ему еще не предъявили формального обвинения. А когда предъявят, суд назначит адвоката, если у него нет или если он не может себе этого позволить.
— Конечно, не может. Есть фиксированная плата на такие случаи — насколько я знаю, что-то около пятисот долларов. И вы знаете, какого адвоката он получит — какого-нибудь мальчишку прямо с юридического факультета, который, возможно, еще не вел ни одного дела.
— Чего ты хочешь от нас, Роджер?
— Я хочу, чтобы мы показали, что наши слова не расходятся с делом, что мы умеем отстаивать свои убеждения. Дженкинс имеет право на хорошего адвоката, например Уоррена Донохью. Я хочу, чтобы мы основали комитет защиты Дженкинса для сбора средств на его гонорар. Помяните мои слова, многие более прогрессивные церкви захотят поучаствовать в этом деле. Так почему не быть первыми, а не идти потом по чужим стопам?
Горфинкль поджал губы и задумчиво произнес:
— А знаешь, в этом что-то есть… Но у Донохью высокие гонорары.
— Ну и что? — теперь и Бреннерман заинтересовался.
— И мы сможем нанять его?
— Если мы сможем найти деньги, — сказал Джейкобс, — то почему нет? Наши деньги не хуже других.
— Если мы создадим комитет защиты, то найдем, — сказал Бреннерман, — при правильном подходе.
— Можно ходатайствовать о предоставлении средств от всей общины, — сказал Эпштейн, — но тогда это должен быть храмовый проект, а не просто наша личная инициатива и наши личные деньги.
— И это точно вписывается в нашу программу! — воскликнул Бреннерман.
— И создает проблему, — сказал Горфинкль, — потому что на храмовый проект рабби должен будет как-то отреагировать. А мои акции на сегодняшний день в глазах нашего рабби не слишком высоки, насколько я понимаю. Фактически он знает, что на следующем заседании правления его отстранят от работы.
— Да, боюсь, что ты поторопился, Бен, — уныло сказал Бреннерман. — Ты не должен был увольнять его…
— Я не увольнял его, — сказал Горфинкль, — только предупредил. И уверен, что был прав, — не случись вся эта история.
— Мы все были согласны, — сказал Джейкобс, — так что нечего обвинять Бена.
— Я не обвиняю тебя, Бен, — сказал Эпштейн, — но считаю, что независимо от нынешней ситуации мы поторопились. Мне, например, вообще страшно неловко.
С этой стороны Горфинкль не ожидал подвоха.
— От чего тебе неловко, Роджер? — спокойно спросил он.
— От всего происходящего. От того, что я, новый человек в храме, увольняю рабби, занимающегося этим всю жизнь. От того, что я вдруг стал председателем ритуального комитета. В каком-то смысле все заварилось именно из-за этого, и мне в голову не приходило, что это расколет конгрегацию. Иначе я не дал бы тебе себя уговорить. Ладно, может еще не поздно все исправить. Прямо сейчас.
— Что ты собираешься исправить сейчас? — спросил Джейкобс.
— Я отказываюсь от должности председателя ритуального комитета. И сам сообщу об этом рабби, не дожидаясь официального заявления на следующем заседании правления. Это хороший шанс получить его поддержку при создании комитета защиты. И может, он сумеет поговорить с Паффом и его группой и примирить нас.
— Ты хочешь сказать, что я должен оставить председателем Паффа? Ты это имеешь в виду, Роджер? — спросил Горфинкль.
— Нет, но почему бы не назначить кого-то другого, нейтрального? Вассермана, к примеру?
— А это мысль, — сказал Бреннерман.
— Я подумаю…
Глава LIII
Игра проходила вяло. Уже в начале вечера Ирвинг Каллен отодвинулся от стола.
— С меня хватит. Не могу сосредоточиться, и все тут.
— Может, последнюю? — спросил Пафф.
— Давай, если хочешь.
Доктор Эдельштейн тоже отодвинулся.
— Какой смысл, Мейер? Лично я предпочел бы чашку кофе.
— Это пожалуйста, — сказал Пафф. — Как насчет кофе для мальчиков, Лора? — крикнул он в другую комнату. Потом собрал лежавшие на столе карты и перетасовал их. — Вчера я встретил одного знакомого в Челси — его брат раввин, настоящий ортодоксальный тип — и, как бы случайно, упомянул о том, что в здании, которое собирались использовать как синагогу, кто-то умер. По его словам это вроде бы не препятствие, но он обещал уточнить у брата.
— Хватит об этом, Мейер, — сказал Кермит Аронс. — Хиллсон-Хаус отпадает. Это ведь не просто кто-то взял себе, да и умер. Как инфаркт у Артура Барона прямо в храме — кажется, два года назад.
— Три года назад, — сказал док Эдельштейн. — Но он умер не в храме. Мы забрали его в больницу, и там я констатировал смерть.
— Не имеет значения. Суть в том, что он просто умер. А здесь убийство. Даже если Совет раввинов в полном составе заявит, что все в порядке, это тоже не имеет значения. Еще много лет дом будет известен как место убийства. Кого ты уговоришь присоединиться к такому храму? По правде говоря, мне и самому было бы неприятно думать, не сижу ли я на том самом месте…