В воскресенье рабби остался дома
Шрифт:
— Что вы имеете в виду?
— Я не услышал, рабби. Бог говорил со мной, а я не услышал.
Рабби с интересом взглянул на него.
— О?
— Я вышел поискать его в тот вечер. Я искал в центре города в барах, думал, что именно там его можно найти. А его там не оказалось, я просто ездил вокруг, по разным улицам, вроде как бесцельно. Я проезжал Тарлоу-Пойнт. А зачем бы я поехал туда, если бы Бог не указал мне? Я даже притормозил, когда проезжал Хиллсон-Хаус. Так направлял Господь мои шаги или нет? — спросил он. — Но я сердился на мальчика, и это заглушало
— Вы не должны так думать, мистер Картер.
— Мне стало легче от того, что я сбросил с себя эту тяжесть, рабби. Я должен был рассказать это кому-то, и просто не мог сказать об этом жене. О, я знаю, что пути Господни неисповедимы, и это часть какого-то великого плана, выходящего за пределы моего понимания, или же это наказание мне или, может, даже моей жене за грехи, совершенные в прошлом. Но я хочу, чтобы вы знали, что моя собственная вера не дрогнула — ни на мгновение. И если мой гнев заглушил голос, это тоже, возможно, было частью божественного плана. А может, это должно было научить меня, что мой гнев греховен.
— Вы намекаете, что Господь мог взять жизнь вашего сына только для того, чтобы научить вас сдерживать свой гнев? — резко спросил рабби.
— Я не знаю, но долг Его слуг пытаться понять Его. А иначе зачем мысли приходят в мою голову?
— Не все мысли, которые приходят в голову человеку, мистер Картер, вложены туда Богом. И не все, что происходит вокруг, — Его дела. Если вы видите Его руку во всем, что происходит, через некоторое время вы начнете обвинять Его во всех отталкивающих и страшных событиях. Некоторые вещи — результаты наших собственных ошибок, а некоторые происходят просто случайно.
Картер поднялся.
— Мне не нравятся ваши слова, рабби. Мне кажется, что это говорит о недостатке веры, а я не ожидал этого от вас. Или вы говорите это только для того, чтобы мне стало легче. — Он пошел к двери. Было очевидно, что он уязвлен. — Вот увидите, рабби, — сказал он и похлопал его по руке, — если у вас есть вера, в конце концов все станет на свои места. — Лицо его вдруг прояснилось и даже смягчилось в улыбке. — Кстати, они поймали этого цветного парня, который отобрал жизнь у моего мальчика. Они привели его, когда я был в отделении.
Картер ушел, и рабби повернулся к Мириам.
— Где мое пальто? Я еду в участок.
Глава XLVIII
Бен Горфинкль позвонил в первой половине дня, чтобы сказать, что придет домой на ленч.
— Я хочу поговорить со Стью. Он еще не ушел?
— Он еще в постели, Бен.
— В одиннадцать часов? Может хотя бы к полудню он снизойдет до разговора со мной?
— Вчера ты допоздна расспрашивал его про встречу.
— Я лег не раньше, и встал, тем не менее, вовремя.
— Он же еще ребенок, им нужно больше спать. Что-нибудь случилось?
— Просто я хочу поговорить с ним. Постарайся, чтобы он был дома, когда я приду.
Он заканчивал свой спартанский ленч, состоявший из сэндвича и кофе, когда, зевая и потягиваясь, появился Стью в пижаме и халате.
— Что случилось, папа?
— Если бы ты встал вовремя, ты мог бы услышать новости по радио. Арестовали того парня, Дженкинса.
— Ого! И что?
— Я говорил с одним из наших заводских адвокатов. Он считает, что с нашей стороны было ошибкой позволить Лэнигану допрашивать вас без присутствия адвоката.
— Естественно, он же адвокат. Что он еще сказал?
Старший Горфинкль отметил в уме проницательность сына.
— Во всяком случае, он согласен со мной, что твое положение отличается от других, и если ты правильно разыграешь карты, ты вообще не будешь замешан. — Заметив, что сын собирается возразить, он решительно продолжил. — Нет, послушай меня, хорошо? Есть только три вещи, три препятствия, которые нам надо преодолеть. Прежде всего, вопрос проведения пикника на Тарлоу-Пойнт. Если это частный пляж, то вы нарушили владение. Насколько я могу понять, ты не имел никакого отношения к решению устроить там пикник, но, с другой стороны, ты вел машину. Далее, насколько я понимаю, даже городской совет не уверен, частный это пляж или нет. По моему мнению, для тебя совершенно безопасно признать, что ты знал, что вы идете на Пойнт. Просто ты думал, что пляж общественный, потому что там и раньше проводили пикники.
— Да, конечно…
— Послушай, пожалуйста! Хорошо. Ты уехал перед грозой и не имел никакого отношения к взлому Хиллсон-Хаус. Правильно? И когда ты вернулся — я имею в виду, в первый раз, — ты не входил, так ведь?
Стью покачал головой, не понимая, к чему отец клонит.
— Ты услышал их голоса внутри, и когда ты крикнул, что вернулся, они открыли дверь. Правильно?
— Я еще и стучал…
— Но ты услышал их внутри. Именно поэтому ты стучал. Чтобы дать им знать, что ты вернулся. А сам ты не входил. Правильно, не входил?
— Да, они сами вышли.
— Хорошо. Пока ты вне подозрений. Ты был точно в таком положении, как водитель автобуса или шофер такси, который отвозит компанию людей на вечеринку и потом возвращается за ними. Теперь, когда вы вернулись, чтобы забрать этого мальчика, Муза, — вот тут ты сделал ошибку, потому что у тебя не было никакого права входить в этот дом. Одна вещь, конечно, говорит в твою пользу — дверь была открыта, так что это не взлом и не вторжение. И все это время ты думал, что там, в доме, лежит твой больной друг — возможно, серьезно больной…
— Ты имеешь в виду Муза? Он вовсе не был мне другом.
— Он твой одноклассник? Ты никогда не дрался с ним? Значит так: он был твоим другом. И он был болен…
— Он был пьян.
— Ты этого не знал. Ты знал только, что тебе сказали, будто он потерял сознание. Вроде как упал в обморок. Ты был на машине, и, естественно, не раздумывая решил помочь ему. — Он пристально посмотрел на сына, словно провоцируя его возразить против такого объяснения. Но Стью молчал, и он продолжил, наклонившись вперед: