В высших сферах
Шрифт:
– А я вам заявляю, что какое-либо дальнейшее разбирательство не имеет смысла, – на этот раз в голосе Эдгара Крамера явно звучала холодность. Он тоже ощущал в себе нарастающее раздражение, вероятно, из-за усталости – ночью ему пришлось несколько раз вскакивать, – и, проснувшись сегодня утром, он чувствовал себя неотдохнувшим и разбитым. Крамер так же сухо продолжал:
– Упомянутое вами лицо не имеет в этой стране никаких юридических прав, и маловероятно, что они ему будут предоставлены.
– Но он человек, – запротестовал Элан. – Это как, ничего
– В мире множество людей, и некоторым из них везет в жизни меньше, нежели другим. Мое дело – заниматься теми, кто подпадает под действие закона об иммиграции, чего нельзя сказать об этом вашем Анри Дювале.
– Я требую, – стоял на своем Элан, – официального слушания по делу о предоставлении моему клиенту статуса иммигранта.
– А я вам в этом отказываю, – с неменьшей решительностью заявил Эдгар Крамер.
Они уставились друг на друга с нарождающейся неприязнью. У Элана Мэйтлэнда создалось впечатление, что он уперся в непробиваемую стену уверенного в себе самодовольства. Эдгар Крамер видел перед собой ершистого юнца, исполненного неуважением к власти. Его также сильно беспокоил новый позыв – нет, это просто смешно.., ведь он только что… Крамер заметил, однако, что душевное волнение иногда оказывает на него подобное действие. Он приказал себе не обращать внимания.., надо потерпеть.., не поддаваться…
– Давайте проявим благоразумие, – предложил Элан, которого беспокоило, не был ли он чрезмерно резок и прямолинеен – он знал за собой этот недостаток и временами принимался с ним бороться. Поэтому сейчас попросил, как ему очень хотелось надеяться, достаточно убедительно:
– Не могли бы вы, мистер Крамер, оказать мне любезность и лично встретиться с этим человеком? Я думаю, он произведет на вас хорошее впечатление.
Крамер покачал головой:
– Какое впечатление он на меня произведет, совершенно не имеет значения. Мое дело – блюсти закон как он есть. Я не пишу законов и не одобряю исключений из них.
– Но вы могли бы представить свои рекомендации.
"Да, – подумал Эдгар Крамер, – мог бы”. Но поступать так у него нет ни малейшего намерения, особенно в связи с данным делом со всеми его сентиментальными нюансами. Что же касается очной беседы с каким-то потенциальным иммигрантом, нынешнее положение ставило Крамера недосягаемо высоко над подобной возможностью.
Нет, было время, когда он вел множество таких бесед – далеко за океаном, после войны, в разрушенных странах Европы.., отбирая для Канады одних иммигрантов и отвергая других точно так же (кто-то однажды высказался в этом смысле), как выбирал бы лучших щенков из вольера. То были дни, когда мужчины и женщины душу готовы были продать за въездную визу, а иногда и продавали, а сотрудники иммиграционной службы сталкивались со множеством соблазнов, перед которыми отдельные из них устоять не смогли. Однако он сам ни разу не дрогнул. И хотя порученное дело было ему не по душе – работе с людьми он предпочитал общее руководство, – выполнял он его истово и исправно.
Он слыл
Отвергая тех, кто по каким бы то ни было причинам не соответствовал этим стандартам, Крамер никогда – в отличие от некоторых других коллег – не испытывал никаких переживаний.
Тут ход его мыслей был прерван. Опять этот настырный юнец.
– Я не прошу разрешить моему клиенту въезд в качестве иммигранта – во всяком случае, в данный момент, – попытался зайти с другой стороны Элан Мэйтлэнд. – Я добиваюсь только самого первого шага с вашей стороны – проведения иммиграционной службой официального расследования на берегу.
Несмотря на твердое решение не обращать внимания на свои ощущения, Эдгар Крамер чувствовал, как мочевой пузырь у него прямо-таки распирает. Его также оскорбляло предположение этого юнца, что он, Эдгар Крамер, мог бы попасть на такую древнюю и элементарнейшую адвокатскую уловку. Поэтому и ответил он с соответствующей резкостью в голосе:
– Я прекрасно понимаю, о чем вы просите, мистер Мэйтлэнд. А просите вы всего-навсего о том, чтобы наше ведомство официально признало этого человека, а потом ответило ему официальным отказом, после чего вы сможете предпринимать какие-то легальные шаги. Затем, когда вы пройдете все процедурные стадии обращений с апелляциями – вне всяких сомнений, затягивая их, насколько возможно, – судно уже уйдет, а ваш так называемый клиент останется здесь. Вы ведь именно это задумали, не так ли?
– По правде говоря, вы угадали, – Элан улыбнулся. Вместе с Томом Льюисом они разработали в точности такой стратегический план. Теперь, когда их замысел был раскрыт, отрицать его казалось неуместным.
– Да-да, угадал! – воскликнул Крамер. – Вы готовы пуститься в дешевое юридическое крючкотворство! – он игнорировал как дружелюбную улыбку Элана, так и свой внутренний голос, предупреждавший его, что он повел себя не правильно.
– Уточним во избежание недоразумений, – спокойно предложил Элан Мэйтлэнд. – Я как-то не считаю, что в мои намерения входило дешевое крючкотворство. Тем не менее у меня есть один вопрос. Почему вы употребили выражение “так называемый клиент”?
Нет, это уж слишком. Саднящий физический дискомфорт, все тревоги предыдущих недель, копившаяся бессонными ночами усталость толкнули Эдгара Крамера на столь резкий ответ, какой в любое другое время он, тактичный и искушенный в дипломатии, и не помыслил бы произнести вслух. Его также возмущало буквально бьющее в глаза пышущее здоровье сидевшего перед ним молодого человека. Он едва заметил:
– Ответ столь же очевиден, как мне очевиден тот факт, что вы взялись за это абсурдное и безнадежное дело с единственной целью – привлечь к себе внимание и сделать на нем рекламу своей персоне.