В закрытом гарнизоне. Книга 3
Шрифт:
В обед в обеих кают-компаниях то и дело раздаются взрывы смеха. Вкусившие призовой металл с гордостью демонстрируют его вестовым и те вручают счастливчикам желанную воблу.
Не обходится и без юморных казусов. Механик давится одним из сюрпризов и его бережно отпаивают компотом, а встревоженный интендант сообщает о перерасходе воблы.
– Ничего, не обеднеешь, – довольно изрекает командир. – На вот тебе еще одну гайку. И все весело хохочут.
Примечания:
рундук – подкоечный шкаф для хранения личных вещей на корабле.
«дизеля» – дизель-электрическая подводная лодка (жарг.)
«приписной» – офицер, мичман или матрос, приписанный к экипажу на время плавания (жарг.)
КГДУ – командир группы дистанционного управления
«кокша» – ласковое название кока на лодках. Бывает и второе, но матерное (жарг.)
Саргассово море. Ноябрь 1980
«Военные
Ночь. Северная Атлантика. Где-то у Азорских островов. Борт дизельной подводной лодки класса «Танго».
Из полуоткрытых дверей кают доносится разноголосый храп, убаюкивающе жужжат дроссели люминесцентных ламп, монотонно гудит корабельная вентиляция.
Изредка хлопнет переборочный люк, по стальным намолам шустро пробежит кто-нибудь из команды, и снова сонная тишина.
Но подвахтенные спят не все.
В лодочном медизоляторе, являющимся одновременно своеобразным морским клубом, как обычно собрались несколько офицеров. В отличие от других, предпочитающих на досуге чего-нибудь почитать, сразиться в традиционные на флоте нарды, или послушать под гитару пение доморощенных бардов, все они поклонники Музы и уединились для своего рода поэтических чтений.
Флотские тем и отличаются от сухопутных, что в значительном своем большинстве, являются неисправимыми романтиками, хотя и тщательно это скрывают.
Первый и общепризнанный, корабельный доктор и майор медицинской службы Яков Павлович Штейн, который грешит этим делом еще с лейтенантских времен, не раз публиковался во флотской «На страже Заполярья» и мечтает издать свой сборник. Все стихи у него лирические и посвящены морю.
В отличие от Штейна, второе местное «светило» – старший лейтенант Хорунжий, он же командир дивизиона живучести, пишет только юмористические пасквили, которые очень веселят команду и на пару лет задержали его продвижение в звании.
Ну, а третьим оказывается прикомандированный на поход в качестве командира БЧ-3, капитан-лейтенант Лунев, большой поклонник Гете, и других зарубежных классиков.
Собравшись в очередной раз у «дока», так заглазно называют Яков Палыча, вся троица удобно располагается на клеенчатой кушетке и двух разножках у штатного столика, с парящим на нем в подстаканниках изготовленным по северной рецептуре пунша, включающего в себя крепко заваренный чай, с небольшим количеством сахара и ректификата.
Для начала все отхлебывают по глотку, настраиваются на лирику и слушают очередной перл Хорунжего, который комдив не так давно накропал у себя в каюте.
– Называется «Знай и умей», – обводит он всех глазами, откашливается и начинает читать, подчеркивая ритм взмахами громадного кулака.
Гальюн на лодке это дело,Он хитро сделан и умело,А чтобы вам туда сходить,Все нужно толком изучить.Как действует система слива,Что так опасно говорлива,И для чего в ней клапана,Манометр, датчик и фильтра.Когда и как педаль нажать,Чтоб к подволоку не попасть,В момент интимный некрасиво,И выглядеть потом плаксиво.Любой моряк, придя на лодку,Обязан сразу, за два дня,Знать все устройство гальюна,И лишь потом ходить в моря.Ну, а не знаешь, будет плохо,Тебе все это выйдет боком,На первом выходе твоем,Ты попадешь впросак на нем!– Ну, как для начала? – отхлебнув глоток из подстаканника, интересуется пиит.
– Да вроде ничего старшой, давай, валяй дальше, – благодушно кивает минер.
– Даю, – набирает тот в грудь воздуха
Однажды к нам с Москвы, из штаба,Один начальник прибыл рьяный,Второго ранга капитан,А в поведении болван.Молол какую-то он лажу,Спесив был и не в меру важен,Всем офицерам стал хамить,Решили гостя проучить.Хоть был москвич в высоком чине,Не знал он свойств всех субмарины,Ел, пил, в каюте много спал,И в нарды с доктором играл.хитро смотрит Хорунжий на Штейна.
– Не отрицаю, было, – скромно улыбается майор, – а почему нет? Продолжай. Хорунжий кивает и декламирует дальше.
Но рано утром, ровно в семь,Он нужный посещал отсек,Где в командирском гальюне,Сидел подолгу в тишине.Вот и решили мореманы,Устроить с ним одну забаву,Чтоб лучше службу понимал,И их «салагами» не звал.Баллон наддули в гальюне,На два десятка атмосфер,А все приборы «загрубили»,И вентиляцию закрыли.Вот снова утро и на «вахту»,Идет неспешно наш герой,Вошел в гальюн и дверь задраил,Стальную, плотно за собой.Затих. Вдруг раздалось шипенье,И в гальюне все загремело,Затем раздался дикий крик,И мы в отсеке в тот же миг.Открыли дверь, там на «толчке»,Лежит москвич, ни «бе» ни «ме»,Весь мокрый, чем-то он воняет,И лишь тихонечко икает.Часа два в душе его мыли,И уважительны с ним были,Чтоб понял этот идиот,Здесь не Москва – подводный флот!с чувством заканчивает старшин лейтенант и впечатывает кулак в крышку стола.
Приборы с пуншем весело подскакивают, и он гордо оглядывает слушателей.
– Ну что, тут сказать, – помешивает ложечкой в своем, минер. – Мне лично понравилось. Вполне здоровый военный юмор. И рифма вроде ничего.
– Слыхал свежее мнение? – толкает Хорунжий в бок доктора. – Ну, а ты что мыслишь?
Да то же что и раньше, – саркастически улыбается Штейн. – Кончай продергивать начальство, для тебя это однажды уже хреново кончилось.
А мне по барабану, – обижается комдив, – у нас демократия, буду продергивать, кого хочу, хотя бы того же Горбачева, мать его за ногу.
Да-а, герой, – восхищенно тянет доктор. – Кстати, Семен Федорович, обращается он к минеру, – желаешь узнать, почему этот тридцатилетний вюношь так и застрял в старших лейтенантах?
– Можно, если не секрет, – благодушно гудит капитан-лейтенант
– Да, ладно, Палыч, чего старое вспоминать, – прихлебывает пунш Хорунжий.
– Он имел несчастье подшутить над адмиралом, – делает круглые глаза доктор. – А ну-ка, барзописец, тисни это творенье!