В закрытом гарнизоне

Ковалев Валерий Викторович

– Документы! – обводит он глазами тройку, и все лезут в карманы.

Пока Малыш изучает военные билеты и увольнительные, мы разглядываем морпехов, пытаясь угадать в них знакомых

Не получается. А морды наглые, форменные бандиты.

– Все, можете быть свободны, – возвращает начальник документы, и мы следуем дальше.

Потом мы с Тигаревым оглядываемся и один из морпехов тоже.

В следующую секунду он сгибает в локте руку, шлепает по нему второй и делает известный жест.

– Вот сука, – бубню я Валерке. – Теперь вспомнил, это он мне в ухо дал.

Пока мы идем по улице, и я строю планы мести, вдали возникают еще несколько военных групп, но все они бесследно исчезают.

Меж тем солнце поднимается к зениту, становится жарко, и лейтенант угощает нас квасом.

Опорожнив по кружке, мы перекуриваем в одном из дворов на скамейке, после чего отправляемся в сторону шлюпбазы.

Там, за дощатым ограждением с плавсредствами, одиноко торчит вышка, а чуть в стороне, на пляже, десяток бледных парней с воплями гоняют мяч.

– С подплава, – кивает Валерка на аккуратно сложенные неподалеку робы, и мы несколько минут наблюдаем за игрой.

Затем, с лейтенантом во главе, скрипим ботинками по береговой гальке и по извилистой тропинке поднимаемся на крутой склон.

Перед глазами открывается безбрежная даль залива, точки парящих в синеве чаек и перистые облака у горизонта.

– Ну, как, впечатляет? – оборачивается к нам Малыш, и мы молча киваем бескозырками.

Залив мы каждодневно наблюдаем из окон учебного центра и не перестаем удивляться.

Утром он затянут легким туманом и вроде спит, днем радует глаз барашками бегущих по нему волн или зеленью ультрамарина, а вечером окрашивается в пурпурные тона уходящего на покой солнца.

Спустя полчаса, оставив позади берег, мы выходим на одну из окраинных, застроенными частными домами улиц, и идем по ней обратно.

Дома аккуратные, с высокими черепичными крышами и зелеными палисадниками вокруг.

Ты проснешься на рассвете,Мы с тобою вместе встретим,День рождения зари.Как прекрасен этот мир, посмотри,Ка-ак прекра-асен, этот мир

доносит откуда-то ветерок слова популярной песни, и мы проникаемся лирическим настроением.

Впрочем, длится оно недолго.

Со стороны одного из домов раздается пронзительный визг, из калитки выбегает женщина с орущим младенцем на руках и мчится в нашу сторону.

– В чем дело? – останавливается лейтенант. – Нужна помощь?

– Да, – всхлипывает она, – угомоните мужа.

– За мной! – оборачивается начальник, и мы рысим к калитке.

За ней небольшой садик, а во дворе качающийся во все стороны здоровый бугай с топором в руках.

– Брось! – приказывает лейтенант и нервно лапает кобуру.

В ответ тот что-то злобно орет по – эстонски, затем поудобнее перехватывает свое орудие и делает несколько неверных шагов навстречу.

– Взять! – следует команда, и мы с Валеркой прыгаем на дебошира.

Вырванный топор летит в одну сторону, наши бескозырки в другую и тяжело сопя, мы заламываем руки хулигану за спину.

– В комендатуру супчика, – шлепает начальник бескозырки нам на голову, и мы, сопя, вытаскиваем вопящего прибалта на улицу.

– Во-во, пускай посидит гад! – высказывают недовольство собравшиеся у калитки соседи и успокаивают все еще плачущую женщину.

Метров через сто «гад» понемногу успокаивается, его ноги все больше заплетаются, и мужик начинает клевать носом.

Тащить почти центнер веса не подарок, и настроение у нас падает.

– Давай, давай, топай! – периодически встряхиваем мы задержанного, и тот бессмысленно ворочает башкой.

Когда наша компания минует центр, хулиган снова приходит в себя, изрыгает маты и начинает вырываться.

Нас с Валеркой бросает из стороны в сторону, и мы его едва удерживаем.

Встречающиеся прохожие с интересом глазеют на весь этот цирк, обмениваются мнениями и дают ценные советы.

Наконец, потные и злые, мы оказываемся в парке, от которого рукой подать до комендатуры и здесь разворачивается кульминация.

Вконец озверевший нарушитель, пинает Валерку ногой под колено, тот с воплем выпускает его руку, а мы сцепляемся в дружеских объятиях и рушимся в ближайший куст сирени.

– Держись! – басит откуда-то сверху Малыш, потом в воздухе мелькает кулак, и с меня стаскивают обмякшее тело.

– Вяжите, – расстегнув китель, протягивает нам брючной ремень начальник, мы быстро сооружаем в нем скользящую петлю и крепко захлестываем руки бесчувственного хулигана.

Потом усаживаем его на скамейку и приводим себя в порядок.

Вид у нас еще тот.

Белые форменки вывожены в пыли, у меня лопнули брюки в шаге, а у Валерки лопнуло стекло от часов.

– У, гад, – косимся мы на приходящего в себя эстонца, затем по знаку лейтенанта приводим его в вертикальное положение и, спотыкаясь, выходим на финишную прямую.

Наконец желанное здание комендатуры, у которого лениво шаркает метлами пара губарей, а за их работой со скучающим видом наблюдает пожилой прапорщик – начальник гауптвахты.

– О! Тармо! – оживляется он при нашем появлении. – Снова бузил?

– Т-та, – сплевывает задержанный, – немнок-ко.

Затем мы сдаем буяна дежурному и с чувством выполненного долга отправляемся на обед.

Впереди, полный романтических встреч, вечер.

Чито – вгрито